Свободный полет. Беседы и эссе

— Эту мысль я не оставляла, потому что не понимала, что там будет в этом новом мире, не понимала, с чем столкнусь. О будущем начала всерьез думать курсе на третьем. Была уверена, что в кино меня не возьмут. У меня долго был этот комплекс, да и сейчас остается, если честно. Знаешь, вот это из разряда: «Этот красавчик не про меня». А потом как-то происходило, что «этот красавчик» ко мне подходил, и я думала: «Это какое-то заблуждение, он скоро увидит во мне лягушку». (Смеется.) Я всё время опасалась, что меня разоблачат. В институте каждый раз, когда говорили: «Если вы чувствуете, что вы не на своем месте или занимаете чужое, встаньте и уйдите», я призывала саму себя: «Вставай, вставай!» Но не вставала. Продолжала учиться как-то вопреки. Что касается кино, то я, повторяю, очень скептически относилась к своей внешности.

— Высокий рост мешал?

— Высокий рост начал раздражать, когда я стала ходить на пробы. Мне всё время говорили: «Ой, какая вы высокая, у нас партнер ниже вас, это будет комично. Ой, ну ладно, давайте попробуем». Плюс проблема с обувью — у меня ведь большой размер ноги. Я понимала: если будет какая-то спортивная история — это мое, социальная драма — мое. А всё остальное — мир героинь-дюймовочек с длинными волосами — эта история для меня закрыта.

— Ира, мы с тобой делали телевизионную программу «Кто там…» два года назад. И у меня было ощущение твоей некой недосказанности творческой. Но потом появилась «Аритмия», картина, которая о тебе как об актрисе очень многое сообщила. А сколько я слышу теперь: «О, какая она блистательная актриса!» Хотя это не означает, что надо расслабиться.

— Конечно. Теперь еще больше ответственности. Вообще интересная история получилась, потому что на моей кандидатуре в «Аритмию» в большей степени настояла Дуня Смирнова, у которой я в итоге снялась в картине «История одного назначения». Дуня как-то увидела мои пробы и сказала Боре Хлебникову: «Ну надо Горбачёву утверждать, вот это точно».

— А у Хлебникова были веские сомнения?

— Наверняка. Как у любого режиссера, если он на эту роль пересмотрел всю Москву.

— В итоге результат превосходный. К тому же ты получила несколько наград.

— Да, всё это безумно приятно. Мне кажется, каждая роль должна быть как такой маленький код, который ты вкладываешь, и люди его считывают, понимают и могут благодаря этому что-то для себя понять, развиться, открыться. И в этом плане «Аритмия» как глоток свежего воздуха для всех.

— Помню, ты мне говорила, что после института, когда начинала работать в театре, решила еще в клоунаде себя попробовать. Даже поработала со знаменитым Славой Полуниным.

— Да, немножко поучаствовала в «Сноу-шоу». Я только пришла тогда в «Мастерскую Петра Фоменко». А Слава Полунин устраивал набор в свою «Школу дураков». Он хотел делать спектакль «Бабы-дуры».

— Хорошее название.

— Да уж. (Улыбается.) В первый же день мне сказали: «У тебя нос есть?» — «В смысле?» — «Ну, красный нос». Выяснилось, что в этот день было «Сноу-шоу». Мне дали костюм зеленого клоуна, чей-то «нос», и я участвовала в импровизированных эпизодах спектакля в конце первого и второго актов.

— Недавно я делал интервью с Венсаном Касселем, который рассказал, что он поступил в цирковое училище для того, чтобы обрести некую самоидентификацию актерскую. Вот такой сложный путь. А тебе для чего нужна была цирковая стихия?

— Так на самом-то деле я хотела работать не в театре, я очень хотела в клоунаду. Но именно в цирковое училище мне не хотелось идти: старый стиль клоунады мне не близок. Хотелось сделать еще что-то — другое, новое. Конечно, было очень заманчиво начать путешествовать с труппой Славы Полунина, а там кочевничество — образ жизни. А потом еще там постоянно хохмят. Это немножко пугает, и ты думаешь: вы всегда так существуете?