Свободный полет. Беседы и эссе

— Изначально ко всему происходящему со мной в то время я относилась неблагодарно, можно сказать. Воспринимала кино как должное, иногда даже как что-то меня напрягающее, не понимала всего кайфа. Вела себя надменно — мне казалось, что я делаю одолжение, меня всё бесило, мне не хотелось ехать на съемки и так далее. У меня был перекрут мозгов, нехарактерный для девочки. Я должна была терпеть, разруливать. Все эти взрослые замуты мне были совершенно не нужны в том возрасте. А потом всё резко изменилось.

— Интересно, когда?

— «Стиляги» в каком году были? В 2008-м? Вот, наверное, во время съемок у Валерия Тодоровского. Был своего рода стресс, не в смысле каких-то глобальных событий, просто что-то переключилось во мне. Не знаю, возраст, обстоятельства, ситуации… А перевернул уже всё мое сознание, наверное, фильм «Высоцкий» («Высоцкий. Спасибо, что живой». — Прим.). Режиссер Петя Буслов, оператор Игорь Гринякин. Они показали мне какие-то мои качества, от которых я то ли бежала, то ли пыталась их спрятать.

— Первым этот «киношный» мир открыл тебе Сергей Бодров-младший. А ты была в него влюблена, по-девичьи? Видела в нем идеал мужчины?

— Ну конечно. Он же один из первых харизматичных мужчин в российском кино. Я была влюблена в него — не как в мужчину, а как в папу. Он был очень добрым, мне кажется.

— И цельным.

— Да, цельным, добрым, настоящим.

— Ты старалась соответствовать ему?

— Нет, ну мне было 12 лет, какое там соответствие. Я хотела бы снова поговорить с ним. Всегда есть желание увидеть этого человека, с каждым годом он становится мне всё ближе и ближе, внутри меня живет.

— Оксана, ты сказала, что тебя воспитывали в неправильном ключе. А со своим двухлетним сыном Филиппом ты не повторяешь ошибки родителей?

— Нет, я воспитываю его принципиально иначе. Должна быть дистанция между двумя поколениями, иначе, когда ребенок вырастет, родители перестанут быть для него авторитетом.

— Скажи, а ты была внутренне готова к материнству?

— Мне кажется, быть к этому готовой реально невозможно. Я всю жизнь этого очень-очень хотела, до безумия, но когда это стало реальным, я долго сражалась со своим внутренним миром.

— Почему? Боялась?

— Ну, было сложно с отцом ребенка. На тот момент наши отношения уже были со знаком минус.

— Но несмотря на это, ты всё равно хотела тогда стать матерью.

— Ой, столько было разных решений… Меня колбасило — меня вообще колбасит по жизни, а тут еще гормональные изменения, даже самые спокойные вещи кажутся неспокойными, а я была неспокойной в кубе. Всем душу вытряхивала.

— Тебя не пугала перспектива стать матерью-одиночкой?

— Нет, меня это не смущало.

— Рождение сына дало какой-то прилив энергии?

— Я стала спокойнее. Не рвусь в бой, в эпицентр сражения, размахивая мечом джедая. Большую часть времени наблюдаю со стороны, как воюют другие. То есть я готова обнажить меч, но только в нужный момент. Я не фея-фиалка.

— А кто ты?

— Я киборг. (Смеется.) Нет, не знаю… Я такая ромашка с шипами.

— Сейчас шипы реже выпускаешь?

— Мир настолько сложная штука, что бесконечно умирать… Пользы от этого никому нет — ни себе, ни близким людям. В жизни бывает всякое, у каждого своя правда.

— Оксана, скажи, а ты хотела поступить в театральный институт, получить высшее образование?

— Хотела, но у меня был Серёжа Шнуров, с которым это было невозможно. Этому человеку постоянно требовалась какая-то поддержка и внимание. Он делал шаг в сторону, и его нужно было спасать.

— Ну а сейчас у тебя нет желания наверстать упущенное, поступить куда-нибудь? Необязательно в театральный вуз.

— Желание, может, и есть, но это сложно: меня будут по-другому воспринимать, я уже никогда не вкушу этой студенческой жизни, я буду приезжать на лекции на своей машине, уезжать на съемки и все равно не познаю этот наивный мир. Я уже совершенно другая.

— Сейчас у «другой» Акиньшиной есть ощущение влюбленности?

— Я не понимаю. Есть ощущение нереализованности в этой сфере.