Свободный полет. Беседы и эссе

— Мне по-прежнему это нравится, но с возрастом я, естественно, стала гораздо спокойнее. В отношении того же мира кино я пришла к мысли, что, если ты во всем этом существуешь, ты не можешь это предавать. Ну, это как в семье: есть люди, которых ты любишь и которых ненавидишь, но всё равно ты существуешь в этих обстоятельствах и должен честно это признавать.

— Ты очень важные слова говоришь. А когда ты для себя всё это поняла?

— После рождения ребенка, переезда в Москву, когда я волей-неволей глубже погрузилась в мир кино.

— Ты же была питерской девушкой до мозга костей.

— Была. Но Питер, видимо, сам устал от того, что даже свои люди поглощают из него энергию. В Питере есть такая кухонная драматургия. Он похож на студентов в театральном вузе, которые снимают короткометражку про жесть, потому что это проще, чем снять счастливое кино.

— Ты от этого устала, захотелось «полнометражного» ощущения жизни?

— Я поняла, что в мире больше позитива, чем негатива. И если раньше этот негатив работал на какую-то духовную красоту Питера, то сейчас город стал более тяжелым и начал душить меня потихоньку. В Москве мне комфортно. Я поняла, что Москва намного спокойнее Питера, она перебесившаяся.

— А мне кажется, у тебя самой душа всё равно неспокойная.

— Она у меня всегда неспокойная.

— Ты и не ищешь легких перипетий.

— Нелегкие перипетии находят меня сами. (Смеется.)

— А почему так, Оксана?

— Не знаю, не могу понять эту закономерность. Я уже настолько успокоилась в своем желании обрести семью, как любая женщина. Я давно нахожусь в состоянии готовности принять что-то хорошее и важное. Это сложнее, чем драматические переживания влюбленности.

— Ты несколько лет жила с Сергеем Шнуровым. Он подавлял тебя авторитетом?

— Конечно. Это неотъемлемая часть любых отношений: мужчина всегда должен быть авторитетом для женщины. Нет, понятно, что баба рулит в семье, отчасти, но если рядом с ней абсолютно неавторитетный мужчина, ничего не сложится.

— Тогда расскажи, чему в жизни научил тебя Шнур?

— (Задумывается.) Он мне подарил очень много хороших людей, которые открыли мне какие-то истины и позволили подняться на ступеньку выше. Мы с ним пережили всё и разошлись тихо и мирно.

— А почему разошлись?

— Это произошло, когда я полностью разгадала Серёжу как мужчину, его взаимоотношения с миром и прочее. Мужчины вообще непростые люди. (Улыбается.) Инопланетяне для нас. Когда ты его разгадываешь или у тебя появляется цель разгадать, ничего уже быть не может. Если есть желание создавать что-то вместе — это одно, но у нас этого желания не было.

— Многие говорят о жутком характере Акиньшиной, о твоей неуживчивости, о том, что с тобой невозможно общаться…

— Девяносто девять процентов этого неправда. Притом что к миру шоу-бизнеса я не отношусь вообще, но даже в мире кино меня пытаются форматировать под определенный стандарт, сделать такой белой вороной.

— Ты ведь росла в рабочем районе Санкт-Петербурга, в простой семье. Там ты существовала органично?

— Нет, я всегда ощущала себя не такой, как все. С самого детства во мне постоянно что-то вибрировало. Но я уже в 12 лет начала сниматься, и того детского мира не стало в момент. Мне всё было доступно. Не в смысле материальных вещей, мне просто многое разрешалось, и с мамой мы общались как подруги, не в формате «мама и дочь», а это неправильно. Я могла поздно приходить домой… Ну понятно, что творилось в детстве. Это была полная жесть, и мама обо всем знала.

— В каком смысле жесть?

— Какие-то пьянки, драки бесконечные.

— То есть фильм «Лиля навсегда» отчасти про тебя.

— Ну, любую черную историю в нашем кино можно соотнести с тем, что творится на периферии. Я не считаю, что у меня была плохая школа. Обычная средняя школа в питерском районе Купчино. Но мне, конечно, всё там не нравилось, я бунтовала, хамила, противостояла. И с родителями не было понимания. Они были в разводе, поэтому всё время были какие-то качели, что и сформировало мою психику нестабильную.

— Кто знает, что было бы, не появись в твоей жизни кино.