Свинцовый залп

— Детское ответило. Свобода близка, — сказал Петр и пересказал слово в слово передачу Детского. Затем снял наушники и долго молчал, охватив голову руками. А когда поднял голову, глаза его растроганно улыбались. — Дома побывал. Наши заводские трубы видел.

— Как это? — удивился Матвей.

— От Детского до нашего Колпина два шага. Видно. И Петроград видно, Исаакий. Знаете, какой город Петроград? Одних мостов четыре сотни. Был бы дома — в Питере побывал бы, — тихо вздохнул Петр. — Может, Ленина увидел бы. — Он встал и поискал глазами. — А Васюк где?

Васюк по-прежнему сидел в «кубрике».

— Ты слышал, Васюк? — пошел к нему Петр.

— Слышал, — ответил Васюк негромко. — Думаешь, я на Ленина не посмотрел бы? Ленин, он мужиков землишкой помалу оделяет.

— Не помалу, Вася. Как есть все отдает.

— Чо плетешь? Я не маленький, — совсем по-ребячьи обиделся Васюк, но поспешно отодвинулся, освобождая Петру место на нарах. — Нашу Тойму возьми. Округ нас монастырской-то пашни, может, две тыщи десятин, а может, и три. Отдай-кось всю-то мужикам! Тут и Ленин пробарышится.

— Ты мне веришь, Васюк?

— Для чо не верить? Верю, дядя Петя, — поднял парень на Петра внимательные и ожидающие глаза.

— Вот и верь, что Ленин всю землю мужикам отдаст. Что есть в России, всю!

Окончательная какая-то правда прозвучала в голосе рабочего, и Васюк улыбнулся доверчиво и успокоенно.

…Промерзшее колесико дверного блока визжало, но дверь не отворялась, вырываясь у кого-то из рук под ударами шторма. Четыре пары широко раскрытых, немигающих глаз уставились на нее.

— Это туляк! Сенька! — засмеялся облегченно Матвей и, подбежав к двери, налег на нее.

Дверь распахнулась. В моторную влетел веселый снежный вихорек, а за ним, как на облаке, вплыл Прошка. Прислонившись изнеможенно к стене, он начал отплевываться, будто наглотался воды. А за ним вошел и Семен. Встав за спиной денщика, он начал подавать руками непонятные какие-то сигналы.

— Буран трос оборвал. Было заблудился, — жалобно проскулил Прошка, выгребая из-за ворота снег, а туляк опять засигналил руками, показывая, что он разрезал напильником трос, а концы его закинул к чертовой матери. — Вот собачья служба, мать твою богородицу! — тоскливо, с растяжкой выругался отдышавшийся, наконец, денщик.

— Верно. По собаке и служба, — растянул Матвей толстые губы в брезгливой улыбке. — Зачем пожаловал, гостенек дорогой?

— Имею приказ господина поручика разогнать вас! Вахта остается, остальные марш каждый в свою помещению. Я проследить должон, — заносчиво сказал Прошка.

— Разогнать должон? — недобро переспросил Никита и, схватив с брезента огромный гаечный ключ, подбросил его на ладони. — А ежели тебя этим по кумполу? И отволокем подальше. Потом все скажут: заблудился и замерз.

Прошка попятился к стене и, стащив зубами рукавицу, расстегнул кобуру.

— Не балуй! — оскалил зубы Семен, не отходивший от денщика, и показал ему похожий на кинжал напильник.

— Бросьте, черти! — резко крикнул Петр. — Сейчас же бросьте!

Ключ и напильник звякнули об пол, а Никита вдруг присвистнул, гикнул, притопнул и пошел на Прошку в грозной, яростной пляске.

Ничего, что ноги босы,
Мы архангельски матросы,
Кто наступит на носки,
Тех разрежем на куски.

Денщик не спускал с него ополоумевших от страха глаз и не снимал руку с револьверной кобуры.

4

Шифровки искажали и путали, но не больше двух-трех за неделю, а задерживали часто — на сутки и даже на двое. Вечерами, работая одинаковой с Омском волной, «гадили эфир». А когда Омск или Архангельск, скомкав передачу, замолкал, являлось Детское, благодарило и подбадривало:

— Хорошо работали, товарищи… Мы слышали… Держитесь так месяц, два… Скоро белых вышибем.

— Не беспокойтесь за нас. Продержимся, — отвечал Петр. — Передайте товарищу Ленину привет от нас пятерых.

Детское ответило:

— Товарищ Ленин и все Советское правительство переехали в Москву. Но привет ваш ему передадим.

Ребята повеселели. Поняли, какое могучее оружие у них в руках. Словно и они бьют залпами по белым гадам. А начальство мрачнело с каждым днем. Заподозрили, что на рации творится неладное. Поручик потемнел, подсох, ходил с расстегнутой кобурой. А Швайдецкий брал солдат на испуг. Воровскими, частыми и коротенькими шажками перебегал он двор и, ворвавшись неожиданно на рацию, метался по аппаратной и моторной так, что длинный маузер бил его по толстому бедру. Вынюхивал, высматривал, грозно и понимающе хмуря брови. А после его ухода ребята ржали во всю глотку. Они уже пронюхали, что инженер рации — «липа», не знает аппаратуры, мотора, даже морзянки, как не знает всего этого и Синайский. Словом, пока все было в порядке, «хоть на адмиральский смотр», как шутил Никита.

А несчастье нагрянуло, как всегда, неожиданно.