Свидание в Брюгге

Робер в изумлении смотрел на Оливье. Он никогда не видел его в таком состоянии: этот святой гнев — и у кого! У авантюриста Дю Руа, у маркиза с множеством несхожих ликов, у перекупщика пенициллина, ставшего вдруг исступленным служителем самой животрепещущей из наук, той, что связана с лечением неизлечимо больных.

— Ты слишком суров, Оливье, — еще раз попытался оправдаться Фред. На миг страстность старшего коллеги поколебала Фреда; испугавшись своей прежней смелости, он уступчиво сказал: — Мне тоже не дают покоя разные проблемы.

— О, не дай бог твои девки плеснут тебе в морду серной кислотой в приступе ревности, — вот и все твои проблемы.

Оливье был пьян, пьян от выпитого, от негодования, от злобы; вино Дордони сорок третьего, сорок четвертого годов ударило ему в голову. Как водка на эфире, которая горячила кровь у ребят из партизанского отряда, стоявшего в Аглене Верхнем в тридцать девятом году. Но это воспоминание, едва достигнув сознания Робера, тут же растворилось в нем и исчезло бесследно.

Оливье не унимался:

— Наше милое современное общество ходит по острию ножа и рискует сорваться. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что впервые с сотворения мира человек столкнулся с силами, высвобожденными им самим же и не поддающимися больше его контролю…

— Венгерские события, к примеру, — вставил Фред.

— О нет, — сказал Оливье. — Венгрии ты не тронь! Ты, может, думаешь, что русские вмешались в дела Венгрии, потому что им этого очень хотелось? Дурак! Прошлись этак легко и радостно по стране и — все в порядке. Идиот! Запомни — это не тебе решать. Это решать другим — тем, кто хоть как-то когда-то попробовал изменить наш мир. Пусть даже они ошибались. Пусть даже теперь ошибаются. Так, значит, ты полагаешь, что русские забавы ради вводили туда свои танки! Ты мыслишь в точности, как заурядный буржуа. Но предоставим разобраться в этом деле самим венграм и русским. Оно кровоточит, конечно, но кровь-то алая! Вот если б из тебя пустить кровь, она наверняка оказалась бы черной. Ты разлагаешься заживо. — Оливье закашлялся, побагровел и продолжал: — Т-ты считаешь, что я старше тебя на десять лет. Так вот, н-не на десять, а на сто! Ты живешь в девятнадцатом веке, осел! Созданный человеком электронный мозг способен производить такие расчеты, которые человек не смог бы произвести, даже если бы математическая наука шагнула вперед еще на три столетия. Атомная сила вырвалась на свободу, и трудно сказать, что еще может атом дать человеку; а наш уважаемый мосье задается вопросом, отказаться ему или нет от тела ядреного — согласен, но и пользованного, слышишь, п-пользованного, — некой Сюзи, которую так же, как и его, ничто решительно не волнует. Но она-то женщина! Слышишь ты, пучеглазый болван, альпийский выродок!

— Башибузук, — машинально добавил Фред.

Метж попыталась переменить тему разговора.

— Будьте снисходительны, Оливье, относитесь к нему как зодчий к своему творению. Помните? В Брюсселе…

Кретин! Людям приоткрылся новый мир, где иначе, чем прежде, выглядит таблица измерений; ч-человеку не х-ватало одного измерения, и человек нашел его; ему открылось «искривление пространства», он выработал общий для всех язык, ввел понятие циклической истории, создал науку о мозге. Но мосье волнует, сможет ли его папа-бургомистр финансировать роскошный бордель, предназначенный для патрицианок с комплексами, для этих кающихся шлюх. Боже мой, слов нет! Наша эпоха потрясает, трудно представить, что все это может быть, дважды два уже н-не четыре и до луны — рукой подать, и-и-и…

Слова не поспевали за мыслью, подстегиваемой вином.

— В-в наше время не бьют вслепую: теперь уже можно предугадать исход «игр», затеянных учеными, а те не лезут напролом. Человечество встревожено: не взъерепенится ли в конце концов планета и не лишится ли потомства род человеческий из-за кретинов, которые обращаются с атомом, как с биллиардным шаром, или — не будут ли дети рождаться сверхчеловеками и не перестанут ли в результате мутации совершенно быть похожими на нас… Мутация — приманка шлюх!.. И сможет ли сегодняшнее молодое поколение подчинить себе эти разыгравшиеся силы или они сомнут его. Люди мечтают добраться до звезд, а мосье в это время уволакивает мой мотоцикл, чтобы смотаться от своей сучки, которая по недоразумению приняла этого недоноска за взрослого самца! И это мужчина? Проститутка! Больше даже, чем отделанная им сестрица…

— О, Оливье! — запротестовала Метж.

Фред вскочил. Его коллега слишком много себе позволял.

— Хватит! Ты — блестящий ум, Дю Руа, но, боюсь, тебе придется доживать здесь свои дни, и не в должности главврача!

— Слава богу, — облегченно вздохнул Оливье, — наконец-то заговорил мужчина.

Его руку, сжатую в кулак, вдруг повело вверх, и он ударил Фреда под подбородок.