Свидание в Брюгге

— Совершенно верно. Именно в этом заключается идея всяких шоков, применявшихся ледяных ванн, вертящихся барабанов, куда сажали этих несчастных, Признание. Допрос. Заставить их разговориться. Поэтому психиатра очень долго воспринимали как инквизитора…

— A-а! Так вот о чем Салемские колдуньи.

— Ну да! Если больной сам не понимает, что от него требуется, ему надо помочь «растормозиться». И тут прибегают к разным способам. Одним из них является электрошок, в определенном смысле. Но есть менее сильное средство — химический шок. Или как его романтически называют — «вспрыскивание истины», что слишком огрубленно, но не лишено смысла.

Фред прикуривал от зажигалки. Дрожь пальцев передавалась пламени. Но Фред молчал. Метж — тоже.

— А когда больному нельзя назначить из-за сердца шоки, тогда помощь может оказать и гипнотический сон. Существуют приверженцы Шарко, но они не любят в этом признаваться. Ну и еще несколько способов, довольно сомнительных, на мой взгляд, например, психодрама, или социодрама: по канве, данной врачом, больные разыгрывают сцену, где подопытному поручена определенная роль.

— Что-то не понимаю.

— Я тоже, — сказала Метж, перестав наконец жевать.

— Ну, например: разыгрывают кражу в больнице. Один изображает главврача, другой — комиссара полиции, кто-нибудь — свидетелей. Врачи наблюдают за одним из больных, он, конечно, об этом не подозревает. Изучают его поведение. И иногда во время игры он проговаривается.

— Чудесно, — сказал Робер.

— Не будем преувеличивать. С детьми, с подростками метод игры иногда оправдывает себя. Но, насколько мне известно, на взрослых его испытывают реже.

Оливье наполнил стакан и одним духом осушил его. Чем сильнее он бывал взволнован, — а когда он бывал взволнован, то речь его становилась торопливой и он заикался, — тем хладнокровнее вел себя. За этот вечер, начинавшийся в суматошном веселье, Оливье Дю Руа как-то возмужал и посуровел, что выводило из себя беззаботно юного Фреда.

— Есть и другие способы. Иногда для молодых правонарушителей используют метод выпытывания. Их «заводят». И случается, что в таком почти шоковом состоянии парень выплескивает из себя все, что накипело у него на душе. Вот, например, какая история произошла в одном детском приюте, неподалеку от Парижа. Одного новенького никак не могли разговорить. И вдруг во время очередного «представления» парень раскрылся. В этой «психодраме» он играл роль скрипача. И вот в какую-то минуту он вдруг останавливается и, подхватив свою скрипку, бросается наутек. Воспитатели с ног сбились — парень как в воду канул, в конце концов его, нашли в погребе, он сидел у открытой печки и плакал. А от скрипки остались лишь раскаленные струны. Мальчика душили рыдания. Оказывается, он мечтал о скрипке. Отец обещал ему купить. Сын получил свидетельство об окончании средней школы, и отец скрепя сердце подарил ему пресловутую скрипку. Но уже на следующий день ему так надоело пиликанье, что он конфисковал инструмент. Несправедливый поступок отца привел юношу в негодование, он озлобился и замкнулся. А в результате стал поджигателем, что и привело его на скамью подсудимых. Вот так-то…

Метж вся обратилась в слух.

— Увы, — вздохнула она. Метж говорила с сильным фламандским акцентом. — Мы совсем не умеем так работать, мосье Оливье.

Оливье снова налил себе. Фред кончиками пальцев постукивал по столу.

— А что такое твоя запись Ван Вельде?

— Это запись сна-бодрствования. Врач стоит у постели спящего больного и тихонько нашептывает ему. Когда слова достигнут сознания больного, он начинает отвечать. Он продолжает спать, но в то же время говорит.

— А на кой хрен все это, — грубо оборвал его Фред. — Еще при царе Горохе любой лекаришка — дай ему твоего полоумного — смог бы разглядеть все признаки белой горячки. Собаки, кошки и прочая тварь! Вот уж лет сто, как все об этом знают. Он ничем не лучше других, твой Ван Вельде!

Фред произносил отдельные слова тоже на местный лад.

Оливье побледнел. Голос его напряженно зазвенел:

— Тебе, как я вижу, Фред, здорово не по душе, что имя Сюзи упоминалось ее мужем. А он как-никак ее муж! И он дрался на войне. Не то что жалкие недоноски, вроде тебя, которых откармливали витаминами и отпаивали сиропами, чтобы они не подохли раньше времени.

— Прошу вас, Дю Руа, — вмешалась Метж. — Оставьте Сюзи в покое. Я каждый день работаю бок о бок с ней. И я ценю ее. Она не только превосходная сестра, она настоящая женщина!

Было уже очень поздно. Оливье больше не мог владеть собой. Он стал пунцовый от бешенства. Фред, задетый за живое, злобно уставился на Оливье.

— Да пошли вы… несчастные импотенты, тычут нам все время в морду своей войной! Я родился в тридцать втором. И мне было в тридцать девятом семь лет. Понятно?!