Святослав Загорский. Закон Севера

Воевода смотрел на вспучившуюся от обильных дождей реку, что несла бурные потоки далеко за горизонт, он видел леса, черными макушками подпиравшие такой же небосвод, а поверни голову назад, так и весь Пересеченск как на ладони. В некоторых хатах ещё горел свет. Молния осветила на мгновение округу как днём, а взгляд воеводы захватил кладбище. Старик успел заприметить одинокую фигуру, что стояла среди покосившихся могил, и он мог поклясться, эта фигура тоже смотрела на него.

Раскат грома, дребезжа в грудине, прокатился и по тракту, заставляя сердце сбить ритм, а потом затрепыхаться быстрее. Теперь свежий ветер не врывался в лёгкие, не приносил облегчения. Даже капли дождя, что попали на лицо, не возымели действия. Холодные, они долетали до воеводы с резкими порывами. Сам мужик неотрывно смотрел в сторону, где заприметил кого-то. Воевода ждал очередной вспышки, чтобы увериться, что ему показалось.

Молния не заставила себя ждать, Чермный готов было с облегчением вздохнуть, когда на кладбище никого не оказалось, но тут воеводу тихо окликнули, заставляя тело вздрогнуть ещё раз.

Твердислав развернулся, но успел заметить перед тем, как все погасло, пустые глазницы Ивашки, ожившего духа, что пужал всю округу, как говаривал Степан. Да, воевода сразу понял, что это наверняка говорят о его служке, что умер, но не упокоился. Он поселился и теперь жил рядом с живыми, с Твердиславом, мучая того каждую ночь, иногда являясь даже днём. И ведь воевода думал, что один его видит и сходит с ума, что все не взаправду. Но после рассказа Степана поверил: ужасы живут в реальном мире.

– Пошто ты меня мучаешь? – Он хотел быть грозным, когда говорил это, но получилось жалобное бульканье, что потонуло с очередным раскатом.

Последующая вспышка осветила Ивашку близко-близко к воеводе, да так, что он мог разглядеть сгнивший лик да копошившихся под серой кожей червей. Ивашка не ответил, только забелели в темноте зубы, и воеводе казалось, что это длинные и тонкие клыки. Они растут, удлиняют рот служки, растянувшийся в пародии улыбки.

Тем временем слуга развязал полы халата и сдернул их. Разорвал когтем неупокоенный и ночную рубаху. Теперь холодные капли покрыли гусиной кожей голого воеводу. Он, как заяц, затравленно смотрел на монстра, что деформировался на глазах. Хотел закричать, но горло, да и все тело, вдруг ставшее каменным, не подчинялось. Теперь воевода молился, чтобы не видеть, не видеть, что будет дальше. Он молился, но молитвы боле не доходили до бога, и Чермный знал почему. Пока Ивашка-демон оголялся, доставал свой меч, изогнутый, вострый, размером не менее трёх пядей, воевода вспоминал, кого погубил за свою долгую жизнь.

Ему казалось, что он забыл их всех. Плачущих баб, кого разрывал напополам конями, когда захватывал села, когда насильничал да сажал на кол. Как умывался в крови. Нет, не забыл ни единого лица, память услужливо подкидывала картинки прошлого, заставляя вспомнить каждого. А последним видел лицо Ивашки, спину его… На мгновение Чермного ослепило удовольствие, когда вспомнил, как впервые овладел холопом, но следующая вспышка проколола его тело насквозь. Это демон насадил его на себя, перегнув через балкон смотровой площадки. Тьма разверзлась перед глазами воеводы, заставляя внутренности гореть нестерпимым адовым огнём. Демон насаживал его на себя, и Чермного куклой болтало вперёд да назад, опасно свисая над пропастью. В какой-то момент боль достигла такого пика, что терпеть её боле ни один человек в мире не смог бы. Его печень, лёгкие, сердце вспенивались внутри, были раздавлены, проколоты, измучены демоном, и, когда воевода хрипел и пускал кровь изо рта, ему на мгновение полегчало, а затем он ощутил полет в темноту. Последовавший за ним глухой стук и звук ломающегося хребта воевода уже не расслышал, отправляясь прямиком в преисподнюю.

Глава тридцать четвертая

Алену потряхивало в обозе, медленно плетущемся по размытой дороге, а ещё нервничала девушка от переживаний и обиды. Однажды воспользовавшись ею, Святослав более не прикоснулся к лекарке. Избегал смотреть на неё. А мало того, так и вообще по просьбе Трофима передал тому в жены. Алена рыдала навзрыд опосля такого решения князя. Трофим же тихо радовался, хоть и боль приносили ему девичьи слезы. Тихо лелеял княжий муж негаданное счастье. Унижаясь, выпросил у Святослава жену себе. Впервые в жизни просил о чем-то Загорского. Краснел да трясся, выпрашивая Алену. Князь не раздумывал, выдохнул с облегчением, а заодно поручил Трофиму разобраться с воеводой. А раз такое дело, то виделось Трофиму, что эту ошибку с хитрым стариком ему действительно надобно было перед Святославом исправить. Жаль только, что Никита Головомой уже покинул землю, а то по нему у вояки планы тоже имелись.