Батюшка произвел на нее глубокое, неотразимое впечатление. В Москве мы почти никого не знали и о Батюшке ни от кого не слышали.
Жена горячо поблагодарила владыку Илариона за совет и как-то сказала мне: «Что бы тебе сходить к Батюшке?! Он тебе понравится, как и мне, я уверена; он даст тебе многое и в смысле религиозного утешения и духовной настроенности».
В ближайший праздничный день, в начале лета того же года я отправился к Батюшке. Когда я подошел к церковному дому, где он жил, то застал человек 15–18, ожидавших очереди быть принятыми Батюшкой, стоявших на лестнице и сидевших на верхней ее площадке на бывших там стульях.
В числе ожидавших оказался один мой знакомый, с которым я виделся четыре года тому назад в Туле, несколько дам и девушек и две-три женщины, по-видимому, из прислуг.
Все тихо ожидали своей очереди. Вдруг открылась входная дверь, и кто-то вышел из квартиры Батюшки. Вслед за этим показался и сам Батюшка. Окинув всех своим проницательным взглядом, Батюшка обратил внимание на меня, стоявшего последним внизу лестницы и, сделав жест рукой, проговорил, обращаясь ко мне: «Пожалуйте, пожалуйте, прошу вас!» На мои слова, что мне неловко идти, так как здесь много лиц, которые пришли прежде меня и давно ожидают своей очереди, Батюшка оглянул всех и сказал мне: «Это все, верьте мне, с пустяками, а у вас серьезное дело, вам необходимо зайти ко мне».
Тогда я поднялся по лестнице и вошел к Батюшке и рассказал ему все, что мне пришлось пережить, а также о моем посещении Святейшего Патриарха, который, выслушав мою исповедь, сказал: «Вы нигде не найдете на земле покоя, пока не посвятите себя Богу».
Батюшка сказал мне то же самое и велел снова прийти в самом непродолжительном времени.
Наша беседа продолжалась около двух часов, и когда я вышел из квартиры, то люди, ожидавшие на лестнице, чтобы его видеть, встретили меня весьма недружелюбно, выражая вполголоса свое неудовольствие, что я долго у него сидел.
Таким образом, Батюшка, узрев меня в первый раз в жизни, сразу увидел, что меня привели к нему, действительно, тяжелые переживания, горе, а также необходимость моральной поддержки и религиозного утешения.
Я колебался принять сан священника, что убеждали меня сделать Святейший Патриарх и Батюшка; признавал себя не только недостаточно подготовленным для этого подвига, но и недостойным, в чем особенно утвердился, прочитав слово великого учителя Церкви Иоанна Златоуста «О священстве».
На мои слова о недостоинстве и страшной мораль ной ответственности, если сделаю этот шаг, оба они говорили, что и они не без греха и что нет ни одного кандидата в священники, который был бы вполне безупречным, а Батюшка еще прибавил: «Вы думаете, что на земле есть хотя бы один человек, достойный причаститься Св. Тайн? Никто этого не достоин, и все-таки причащаемся; это лишь по особому милосердию Божию».
Весь 1920 год и почти весь 1921-й я колебался сделать решительный шаг, а, между тем, жизнь текла мимо меня, я ничем не интересовался и чувствовал себя как бы выбитым из колеи, оживая только в храме, где молитва и дивное наше православное богослужение согревали мое исстрадавшееся и оледенелое сердце.
Весною за мной неожиданно прислал Батюшка. Когда я вошел в комнату, он, благословив меня, спросил: «Доколе вы будете тростью, колеблемой ветром? Ведь вы человек пожилой, долго ли вам жить, а вы тянете разрешение вопроса о своем посвящении! Извольте-ка принимать сан священника». Я невольно опустился на колени. Батюшка благословил меня иконой и спросил, когда я пойду к Святейшему Патриарху, чтобы сказать ему, что я согласен посвятить себя Богу и Ему послужить как пастырь. Я ответил, что пойду завтра.
«От Святейшего придите ко мне и расскажите, как он решил поступить с вами».
Когда я вошел в кабинет Святейшего Патриарха и, приняв его благословение, доложил, что Батюшка велел мне бросить колебание и принять, не откладывая надолго, сан священника, Святейший Тихон сказал: «Добре! Добре! Давно бы так!»
Тогда я просил Святейшего Тихона назначить меня вторым или третьим священником в самый незначительный Московский приход, объяснив, что я не получил богословского образования, человек старый, измученный, больной и людям ничего не могу дать, что стремлюсь только участвовать в общественной молитве и совершать литургию и в этом находить отраду, утешение и забвение всего пережитого мною за последние годы.
— «Нет, мы употреблять вас тряпкой на затирку не будем, — возразил Святейший Патриарх, — скажите митрополиту Крутицкому, преосвященному Евсевию, что я велел вас назначить на первую вакансию настоятелем в один из самых лучших приходов Москвы».
Я отправился к митрополиту и передал приказание Патриарха, смягчив, конечно, его указание. Я сформулировал так, что хотел бы «быть настоятелем в одном из приходов Москвы».
Мне сказано было митрополитом написать прошение. Это прошение митрополит Евсевий понес в кабинет к Святейшему Патриарху и вернулся оттуда с резолюцией на прошение: «Назначить просителя настоятелем на первую вакансию в самый лучший Московский приход».