Во дни моей ранней молодости, когда я получил самостоятельное место… в один из уездных го родов Смоленской губернии, туда же почти в один день со мною приехал вновь назначенный судебным следователем Л. Я. Дудкин, и мы одновременно дела ли визиты, поминутно встречаясь то в одном, то в другом доме.
Он был тогда холостым и оказался прекрасным человеком. Мы сдружились…
В 1922 году Л. Я. возвратился в Москву из Житомира, в Москве у него была квартира, и мы встретились снова, как старые приятели. Оказалось, что после Октябрьской революции, спасаясь от голода, он уехал с женой на Украину, где занимал какое-то скромное место…
Узнав об избранной мною дороге, он сказал мне: «Я всегда думал избрать такой же путь. Ваше решение посвятить себя Богу произвело на меня глубокое впечатление, и если Батюшка и меня благо словит, как Вас, принять священство, то я с радостью сделаюсь пастырем».
Дудкин пошел к Батюшке, который принял его со свойственной ему приветливостью и ласково. Зашла речь о цели посещения. Батюшка, по словам моего старого приятеля, сказал ему, когда он изложил свое намерение и просил благословить на служение Церкви, одно слово: «Поздно!» — и, благословив, простился.
Довольно скоро после этого Л. Я. Дудкин скончался.
Припоминаю еще один замечательно интересный случай прозорливости Батюшки.
В период времени 1920–1922 годов, когда я еще служил на советской службе, мне приходилось встречаться по делам службы с одним профессором, умным и талантливым человеком, интересным собеседником.
Идя как-то осенью, часов в пять вечера, что бы послушать беседу Батюшки во время вечернего богослужения и, кстати, навестить его перед службой, пересекая сквер перед Большим театром, я увидел помянутого профессора, сидевшего на скамейке с газетой в руках.
Увидев меня, мой знакомый встал и пошел мне на встречу и, поздоровавшись, стал очень просить меня уделить ему пять минут для беседы. Мы сели. «Знаете ли Вы священника, отца Алексия Мечева?» Я ответил утвердительно. «Это, должно быть, замечательная личность; послушайте, что случилось с моей знакомой дамой X. Она и я имели до революции имения в Тульской губернии, они были смежными. Знал я ее прекрасно, когда она была еще девушкой, поддерживаю знакомство и теперь. Она овдовела и поселилась в Туле. У этой дамы — единственный сын, жил и служил на Украине, где был мобилизован, и неоднократно его жизнь подвергалась там большой опасности. Вот скоро два года, как она получила от него последнее письмо, извещавшее ее, что он жив и здоров, и с тех пор от него нет никаких вестей.
Моя знакомая была в отчаянии. Ее горе было так велико, что она даже захворала. Однажды одна старая женщина, видя отчаяние моей знакомой дамы, посоветовала ей съездить в Москву, говоря, что есть там старый священник отец Алексий Мечев, служащий в каком-то храме, который может сказать ей, жив ли ее сын или нет. Она, по крайней мере, будет знать, как за него молиться. Моя знакомая послушалась и весной приехала в Москву. Она остановилась у нас и на другой день отправилась в указанный ей храм. Войдя в него, она спросила, кто служит, и получила ответ: «Отец Алексий!» — тот самый священник, которого она хотела видеть.
Отец Алексий не произвел на нее с перво го раза глубокого впечатления. По внешности, по ее словам, он напоминал обыкновенного сельского священника. Служил очень просто, но хорошо, и настроение у нее было очень молитвенное.
С нетерпением она ожидала конца службы, чтобы подойти к о. Алексию и спросить его о сыне, как ей советовала женщина в Туле. Обедня окончилась, и бывший в церкви народ стал подходить ко кресту. Со всеми двинулась и моя знакомая. Когда ее стало отделять от отца Алексия два-три ряда прихожан, он внезапно высоко поднял крест и, через головы лиц, стоявших впереди, дал ей его поцеловать, быстро проговорив: «Молись, как за живого».
Все произошло так неожиданно и так взволновало мою знакомую, что она расплакалась и выбежала из церкви. Придя к нам, долго не могла успокоиться и вечером уехала в Тулу с проблесками какой-то надежды.
Представьте себе, что вчера она снова приехала к нам и сообщила, что на днях получила письмо от сына из Болгарии, где он поселился, имеет место и не испытывает нужды. Она приехала, чтобы принести отцу Алексию свою глубокую благодарность и просить его молитв. Все происшедшее с нею произвело на нее глубокое впечатление. Согласитесь, — сказал в заключение профессор, — что все это необъяснимо. Моя знакомая никогда в жизни не видела отца Алексия и, кроме меня и жены, никому не рассказывала о своем сыне. Тут есть над чем призадуматься».
Я ответил профессору, что не удивляюсь его рассказу, так как имел несколько раз случаи убедиться в силе молитвы Батюшки и в его прозорливости. Затем мы расстались.