Летом уезжал Батюшка обыкновенно в Верею, где одно время и я с ним жил. Время отдыха своего Батюшка проводил больше в духовном чтении, заставляя иногда меня читать «Жизнь пустынных отцов» или «Авву До-рофея», где при этом любил приостанавливать чтение и размышлять или подкреплять что-либо особенно интересное фактами из личной практики. А то, замечая во мне какой-нибудь тайный порок или смущение, выберет при чтении назидательное место и прочтет мне его. «Вот так-то и мы с тобой должны поступать», — скажет он, и чувствуешь, что даже на отдыхе он не перестает заботиться о своих детях и очень мало времени уделяет себе.
Писем Батюшка писал много, приходило их к нему еще больше. Всякое письмо Батюшка успевал внимательно про честь, иногда делал выписки в свою памятную книжку и вскоре же писал ответ. Вообще и в домашней жизни своей, и на отдыхе он не оставлял никогда забот о доверившихся ему душах, подтверждая этим собственные же слова: «Я всех вас здесь, в сердце ношу».
Многие думали, что жизнь сердцем является противником всяких разумных достижений: культуры, науки, искусства, техники, что Батюшка есть именно один из тех «неприемлющих мира», каковыми являлись многие подвижники, и особенно из числа монашествующих. Нет, окружающие его студенты, техники, художники, писатели знают, что Батюшка не только не высказывался против культуры, но, наоборот, поощрял тех, кто занимается науками и искусством, если все это делалось во славу Божию. Батюшка был против только обоготворения науки, обоготворения разума, поэтому он многих предостерегал от уклона в отвлеченность, указывая, что задача истинной науки — дать человеку практические реальные знания, а вовсе не решать отвлеченные вопросы о происхождении мира или бытия Бога. Равным образом в жизни общественной он был одновременно и добрым пастырем, и честным гражданином. Он призывал каждого из своих духовных чад честно выполнять свои обязанности гражданина, если только они не противоречат заветам Христа. Помню, в тяжелое голодное время 1920–1921 годов многие служащие советских учреждений говорили Батюшке, что они манкируют, опаздывают, сидят без дела потому-де, что «все равно для безбожников не стоит работать», и он в силу послушания заставлял их проникнуться чувством долга и честно работать не за страх, а за совесть, указывая на пример древ них христиан, исправно плативших подати римским властителям.
На светлой душе Батюшки не было ни одного греха и против гражданской власти, везде и всюду он был «правилом веры и образом кротости», побеждавшим сердца даже безбожников. Итак, не в разуме «кичащем и надмевающем», а в любви назидающей и согревающей проходил батюшка о. Алексий свой жизненный путь от детской колыбели до скромной могилки на Лазаревском кладбище…
…Отсюда, с Лазаревского кладбища, с убогой могилки точит любовь свое чудное миро, которого хватит на всех…
Священник Константин Ровинский
Воспоминания об О. Алексии Мечеве
Помимо сильных потрясений и испытаний, перенесенных во время второй революции, я пережил в период 1915–1918 годов большое семейное горе, отразившееся на моем душевном состоянии и расстроившее мое здоровье…
Свалившиеся на меня беды и моральные страдания так подействовали на мою психику, так меня стали угнетать, что я потерял, как говорится, вкус к жизни: из здорового, уравновешенного, жизнерадостного человека, любившего людей и природу, понимавшего, что жизнь есть благо, радовавшегося каждому пустяку, всем интересовавшегося и не знавшего, что такое скука, я обратился в одряхлевшего человека, который получил преждевременно атеросклероз, едва передвигал ногами, ничем не интересовался и находил забвение и утешение только в молитве…
Тяжелое, мрачное, не соответствующее моей натуре душевное состояние усугублялось тем, что я оказался в Москве, куда попал не по своей воле, жена же осталась в месте моего прежнего служения. Вследствие гражданской войны, принявшей одно время в 1919 году неблагоприятный оборот для новой власти, мы четыре месяца не имели возможности сноситься друг с другом и каждый из нас не знал — жив ли другой. Наконец, весной 1920 года мы соединились с женой и остались жить в Москве, где оба получили должности на советской службе.
Легко можно представить, в каком душевном состоянии была жена, перенесшая, кроме душевных потрясений и большие лишения, и холод, и голод!
Ее также поддерживала только вера и молитва. Она не менее меня искала религиозного утешения и духовного руководства и, по совету архиепископа Илариона, которого мы знали, когда он был еще профессором Духовной Академии и архимандритом, отправилась к Батюшке.
Батюшка принял жену чрезвычайно тепло, беседовал с нею более двух часов, согласился быть ее духовником и велел обязательно приходить к нему для духовной беседы каждую субботу. Жена возвратилась домой, полная тихой радости и душевного спокойствия, утешенная и умиренная.