Свеча Хрофта

— Хаос? — Дирк поперхнулся этим коротким страшным словом. Он много слышал о чародеях Брандея. Он был напуган. И не столько тем, что Отец Дружин считал его шпионом брандейцев, столько тем, что он им не был, а значит, где-то рядом все время находился слуга сил Хаоса. Дирк почувствовал, как похолодели руки. Будучи умным парнем, он тотчас сложил два и два. Крысой мог быть лишь кто-то из тех, кто находился с Девчонкой с самого начала. — Постой, — прохрипел он. — Ты ошибся. Я слышал разговор. Но я никогда не был связан с Брандеем. Клянусь тебе муками…

Хрофт не позволил ему закончить слова клятвы. Он рывком поднял альва с земли и втолкнул в хижину.

— Не клянись, — сказал он, — просто скажи, ты служишь силам Хаоса?

— Нет, — твердо ответил Дирк.

— Тогда зачем ты подслушивал? — вмешалась Руни.

Дирк с ненавистью посмотрел на Девчонку. Он готов был отвечать открыто и честно, но только Старику. Твари, разбившей сердце его брата и ставшей причиной его бессилия, он не скажет ни слова. Дирк сжал губы и отвернулся.

— Ты следил, подслушивал. Зачем? — переспросил Хрофт. Видимо, Отцу Дружин не обязательно было быть богом, чтобы читать в душе альва, как в открытой книге. — Подожди немного, Руни, мы поговорим с глазу на глаз.

Девушка фыркнула недовольно, но все-таки отошла в глубину дома, хотя Дирк предпочел бы, чтобы она убралась совсем.

— Я… — начал он, пытаясь в нескольких словах описать то, что заставило его слушать под дверью разговоры Рунгерд и Старика. — Я всего лишь хотел знать, что происходит. Я… больше не колдун, и знание — единственная защита, которую я теперь могу себе позволить.

— Украденное знание, — не удержавшись, бросила из своего угла Рунгерд. Этого Дирк не мог стерпеть. В нем словно прорвалась невидимая плотина, и вся злость, вся обида выплеснулись наружу неостановимым потоком.

— И это будешь говорить мне ты, которая платила нам крадеными заклятьями? А теперь платишь кое-кому другому крадеными же воспоминаниями да своим худосочным тельцем! Ты, лживая тварь, которая украла сердце Вела, ты будешь выговаривать мне? Да знаешь ли ты, что такое — потерять силу? Это как… Как будто тебе отрубили руки и ноги и оставили жить таким, беспомощным, смешным уродом, который не может сам позаботиться о себе!

Голос Диркриста сорвался. Он замолчал. Злые слезы покатились по щекам, и Дирк попытался размазать их рукавом своего коричневого балахона. Хрофт отвернулся, давая альву прийти в себя.

— Выйди, Руни, — попросил он твердо, и не оставалось сомнений, что это не было просьбой. — Будь добра.

Рунгерд была зла, но вышла, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

— А теперь посмотри на меня, остроухий, — гневно прошептал Отец Дружин, — я вижу, что зря заподозрил тебя в предательстве. Потому что даже в гневе ты верен тем, кто тебе дорог. Но не смей распускать свой поганый язык, не смей говорить о ней в другом тоне, кроме почтительного, потому что она, как ты наверняка уже знаешь, одна из Древних Богов. И спасти нас может только одно — если дремлющая в ней сила проснется. Я знаю, что такое потерять силу. Ты был захудалым колдунишкой, Диркрист, а я — богом. А сейчас пустяковая рана, что раньше затянулась бы за пару секунд, причиняет мне боль несколько дней. И этот проклятый холод!.. Ты верно подметил, словно руки и ноги отрубили. Но не смей обвинять в этом ее. Лучше подумай, раз уж ты так ценишь свой ум, что полагаешься на его защиту. Подумай, кто она?

— Смертная девка, — огрызнулся Дирк с какой-то нелепой бравадой.

— Да, и если у нас с тобой всегда была сила, то у нее — никогда не было. Представил себе, никогда! — Хрофт приблизил свой цепкий орлиный взор, так что Дирк увидел желтый ободок вокруг зрачков Родителя Ратей, словно солнце, скрытое тенью луны. Два затмения уставились Диркристу в душу, и он почувствовал, как понимание захлестывает его. — Только представь своим хваленым умишком, каково это — родиться без рук и ног. Родиться смешным, слабым, настолько слабым, что даже бог, что поклялся защищать тебя и заботиться о тебе, забыл о своих словах и занялся более… божественными делами. Я видел по твоим глазам, ты ведь хотел наложить на себя руки, так, остроухий?

Дирк кивнул, не в силах произнести хоть слово.

— А они проживают так жизнь, эти смертные. И цепляются за нее. Хотя никогда даже близко не могут подступиться к тому, что мы с тобой считали само собой разумеющимся. И у тебя хватает глупости обвинять ее в том, что она сражается за себя и своих людей! Твой брат увидел больше. Он заметил в ней величие. Ни ты, ни я в своей гордыне не разглядели этого. Она родилась, как ты верно сказал, без рук и ног — и сделала себе крылья. За одно это я готов преклонить перед ней колени. И люди, смертные, ради которых я отдал свою силу и отнял твою, идут за ней именно потому, что она — надежда на величие, которого у них никогда не было. Я не увидел в ней богиню, но я увидел волю, поистине равную божественной. Поэтому если ты посмеешь еще хоть раз заговорить с ней или о ней дурно — я заставлю тебя страдать так, как ты не можешь себе даже представить.