Свартхевди - северянин

       Не было долгих странствий по кишащим нечистью и нежитью бывшим землям эльви, был бродяга, разоритель могил без рода и племени, казненный из-за кабацкой ссоры. У него были найдены и амулет, и семя. Вывод напрашивался сам собой: сопляк и его спутники убили хранителя!

       Но это не оправдывает его, главу. Не поторопись он с обрядом посажения - не было бы и происшедшего. Хотя... Прознай совет о том, что у него появилась подобная вещь - вынудили бы отдать, на "благо народа эльви", так что, выбора все равно не было.

       Лучше бы отдал! - с тоской подумал глава. И наказывать сына рука не поднимается: в довершении всего, словно чтобы добить его окончательно, его смог "порадовать" непутевый отпрыск... "Отец, я не слышу леса!"...

       Сын попал под изощренное проклятие, и стремительно терял способности к владению магией. И это, судя по всему, было лишь одно из эффектов, что там было еще - не смогли разобраться до сих пор лучшие маги рода. В отчаянии, он потребовал возврата давнего долга от одного из архимагов людского королевства Силлистрия, и тот не отказал. Сегодня он должен дать ответ по проведенным исследованиям. Сегодня станет ясно, останется ли наследник Бериэль наследником.

       Из размышлений главу рода Полуденной Росы вырвал высокий звон, источником которого являлся накрытый плотной материей предмет на изящном столике, в дальнем углу помещения. Глава, не торопясь, сдерживая нетерпение проследовал туда. Под материей находилась металлическая пластина, гладко отполированная, украшенная затейливой резьбой по краям. Кому-то непривередливому она могла бы служить в качестве зеркала, но зеркал у главы рода хватало и обычных, и любоваться отражением своего лица он не стал. Вместо этого, он в особом порядке дотронулся до верхних элементов резьбы, и поверхность импровизированного зеркала размылась, подернулась сначала рябью, потом мутной дымкой.

       Глава вежливо поприветствовал собеседника, чье лицо отразилось в пластине.

       - Что ты смог выяснить? - не стал затягивать беседу Иллувиэль, и сразу перешел к интересующему его вопросу. Состояние сына волновало его несколько больше, чем правила вежливости. Собеседник не обиделся.

       - Мне нечем тебя порадовать. Гильдия магов Силлистрии не возьмется снять проклятие с твоего сына. Но в уплату долга я могу сообщить тебе, что нам удалось выяснить. Принимаешь?

       - Ну что ж, - промедлил с ответом глава рода эльви - Если это чем-то может помочь... Я, Иллувиэль Темный прощаю тебе долг крови. Говори, Иоганн, что смог узнать.

       - Могу сказать точно: проклятие накладывал не малефик. Я показывал слепок ауры твоего сына профильным специалистам: декан кафедры малефицизма нашего университета сообщил мне, что такого не может быть, потому, что не может быть никогда, он решил, что это просто глупая шутка. Проклятие абсолютно сырое: какая-то дикая смесь школ, не подчиняющаяся правилам и законам волшебной науки, похоже на работу могучей ведьмы, но на такую порчу ухнула бы большая часть ее жизненных сил, если, конечно, твой сын не был так глуп, что заключил с ней сделку? - маг вопросительно взглянул на главу, и тот отрицательно покачал головой.

       - Сильнейшая из зарегистрированных в гильдии, Хильдегаард Красивая - ты должен бы слышать о ней - сообщила, что снять такое ей не под силу, - продолжал колдун - И очень интересовалась личностью того, кому перешел дорогу твой сын. Но это не все. Проклинавший взывал к каким-то духам, и, по словам моего консультанта из малой орды Крылатой Кобылицы, был услышан. Духи могучие, старые и страшные, чужие нам. На его попытки обращения к ним они не отреагировали. Чтобы выяснить все это, мне самому пришлось залезть в долги, цени это. - Иллувиэль молча кивнул - Некоторые свойства проклятия распознать не удалось, но непосредственно жизни твоего сына ничего не угрожает. И еще кое-что. Некоторые исследования позволяют сделать вывод... - колдун чуть замялся - Проклятие, скорее всего, передастся по наследству. Два поколения, может больше...

Глава 19.

       Я не люблю болеть.

       Противно чувствовать себя жалким, слабым и неловким, когда покачивает от топота клопов по полу, а от малейшего усилия темнеет в глазах и сердце стучит так, что вот-вот лопнет, и в руках не держится ничего тяжелее ложки.

       Как вспомню - так вздрогну.

       Когда я смог, наконец, разлепить глаза, первое, что удалось разглядеть - низкий каменный потолок, покрытый пылью и паутиной, и я сперва решил, что все-таки сдох и успешно похоронен. В пользу склепа или могильника говорил и мерзкий запах, шибанувший в нос, но, поразмыслив (мозги от долгого бездействия окостенели), я решил, что в склепах обычно окон не делают, и ставнями их не затворяют.

       Ни к чему оно покойникам.