Брендетта смотрит растерянно то на Мадалин, то на фрайнэ Бромли, то на меня, служанки испуганно жмутся позади. Крики убежавшей за помощью сестры эхом стихают в конце галереи.
– Когда-то они немало надежд возлагали на брак одного из своих сыновей и кузины императора, – монахини пытаются отпихнуть Мадалин, хватают за руки, однако она не отступает, вырывается, тянется ко мне. – Всё равно которой… им все женщины едины, разменные монеты, карты невысокого номинала, сдал и позабыл. Но Его императорское величество Стефанио Первый отдали предпочтение Бромли и Эстилии.
– Оставьте её, – велю я. – Немедленно оставьте фрайнэ Жиллес в покое.
Монахини замирают, оглядываются вопросительно на меня и мать-настоятельницу.
– Но, фрайнэ Астра, эта женщина явно безумна, и она может… – начинает та.
– За фрайнэ Жиллес всякие грехи числятся, однако о потере рассудка мне пока неизвестно. Я желаю побеседовать с нею, как она того хочет. Мать Алана, где мы можем поговорить так, чтобы ничьих посторонних ушей не достигло всё сказанное нами?
Мать-настоятельница смотрит на меня с недоверчивым недоумением, затем машет рукою сёстрам. Те послушно отступают от Мадалин, а я жестом подзывают одну из служанок и прошу её сходить во внешний двор и предупредить охрану и экипаж корабля о небольшой задержке.
– Так где мы можем побеседовать, мать Алана?
– Следуйте за мною, фрайнэ Астра, – мать-настоятельница неохотно поворачивает обратно, глядит с подозрением на Мадалин.
– Благодарю, – произносит Мадалин тихо.
– Не за что ещё благодарить, – возражаю я сухо.
Едва Мадалин проходит вперёд, как Шеритта касается моего локтя, шепчет на самое ухо:
– Не думаю, что это разумная затея – беседовать с нею о чём бы то ни было. Стефанио не одобрил бы…
– Стефанио здесь нет, а сосланная в другой монастырь фрайнэ Жиллес явно приложила немало усилий, чтобы встретиться со мною, – напоминаю я. – Я полагаю, нужно её выслушать.
– А если она замыслила причинить вам вред?
– Я могу за себя постоять и буду настороже. К тому же я не собираюсь беседовать с нею наедине.
* * *
Мать-настоятельница проводит нас в свой кабинет и удаляется успокаивать сестёр и воспитанниц, растревоженных криками. По моему жесту с нами остаётся Шеритта, она достаточно осведомлена о придворных интригах и императорских тайнах, чтобы ничему не удивляться. Брендетта со служанками ожидают за дверью, в небольшом приёмном покое – нет нужды беспечно, безрассудно разносить то, что намерена поведать Мадалин. В кабинете, просторной комнате с книжными стеллажами вдоль стен и массивным письменным столом, тепло, даже жарко, и я расстёгиваю и снимаю тяжёлый, подбитый мехом плащ, вешаю на спинку кресла для посетителей. Шеритта замирает сбоку от стола, следит внимательно за каждым движением Мадалин, но фрайнэ Жиллес почти демонстративно держится в стороне от меня, не подходит слишком близко.
– Фрайнэ Бромли, если бы я действительно хотела причинить вред Астре, то сделала бы это давным-давно, ещё когда Стефан прятал её в ваших прежних комнатах, – наконец замечает Мадалин насмешливо и Шеритта недовольно поджимает губы.
– Как вы оказались во Франском монастыре, если вас отправили совсем в другую божью обитель? – спрашиваю я.
– У меня остались кое-какие сбережения и кое-какие проверенные знакомые, в том числе и при дворе.
А удачное сочетание первого и второго, как известно, способно открыть немало дверей и раздобыть нужной информации в достатке.
– Вы сбежали?
– Зачем так грубо? – Мадалин словно забывает, что мы не в дворцовой зале среди веселящихся придворных, наслаждаемся музыкой, приятной беседой и шутливыми словесными пикировками. – Побег предполагает преследование, необходимость скрываться, даже быть вне закона… я же просто сменила одну божью обитель на другую… а потом на третью.
Где ожидался визит суженой государя.
– И вас не хватились?
– Во всех этих монастырях столько сестёр… молодых и старых, ведомых истовой верой в богов и своё призвание и оказавшихся в стенах святых обителях по причинам куда более приземлённым. Не поверите, но эти одежды и покровы делают женщину на диво безликой, будто она становится тенью себя прежней. Ни молодой, ни старой, ни красивой, ни увядшей. Никакой, – Мадалин небрежным жестом проводит по чёрному подолу, касается конца верёвочного пояса. – Вы задумывались, почему для моей ссылки избрали именно монастырь Молчаливых сестёр? Они хотели закрыть мне рот, сделать так, чтобы я умолкла навеки.
– Таково было решение Его императорского величества, – вмешивается Шеритта.