Суррогат мечты

В Городе все живое, кроме вояк, вымерло. Оставшиеся немногочисленные жители попрятались по домам. Все замерло. Редко-редко когда по улицам проскакивала одинокая, будто ошалелая, машина. Иван обратил внимание, что видел много автобусов, битком набитых, уходящих по трассе в сторону Киева. Похоже, что народ принял окончательное решение: ломиться отсюда, куда глаза глядя, пока не поздно. Жизнь затихла. Оказались закрытыми многие магазины, торговые точки. Был выходной день, но рынок опустел. Иван шел по улицам, как по чужой планете. Только вороны тревожно орали на кронах тополей и кленов. Ходок с ненавистью поглядел на их стаи, будто черная плесень, покрывшие деревья. Эти птицы всегда будто предчувствовали беду, слетаясь туда, где ожидалась пожива.

Даже свой дом показался Ивану каким-то сжавшимся, вросшим в землю, сгорбленным ржавой крышей. У подъезда стоял грузовик, обшарпанный «ЗИЛ 130» с откидными бортами. В кузов двое дюжих парней с кряхтеньем грузили мебель. Ходок с удивлением наблюдал за этим действием. Вход в дом пока оказался загорожен — в двери протаскивали холодильник. Домашний агрегат, ярко и вызывающе блестя белой эмалью, застрял и не двигался ни туда, ни сюда. Из темноты подъезда слышалась матерщина и яростное сопение. Наконец, людская сила превозмогла, и холодильник вывалился наружу, но упасть плашмя на асфальт ему не дали, придержали и поставили на снабженное ножками днище. В вышедшем наружу человеке Иван узнал соседа со второго этажа. Следом показались его сын и зять. Сосед кивнул Ивану, как давнему знакомому.

— Куда вы? — осведомился ходок. — Переезжаете?

— Да, — нехотя буркнул сосед. — Квартиру в Киеве купили…

Но по его лицу даже дурак мог сказать: врет, как сивый мерин. Иван пожал плечами и протиснулся мимо соседа в прохладное, сумрачное нутро подъезда. Не спеша поднялся к себе на этаж. И остолбенел. Прямо напротив двери кто-то навалил здоровенную кучу дерьма, а прямо на стене, на зеленой краске размашисто было начертано черным фломастером: «Мародер! Убирайся к себе в Зону и не приводи ее сюда!». И знак фашистской свастики ниже. Дверь, похоже, пытались поджечь, но не вышло. Как сие ни удивительно, стальной трехмиллиметровый лист не желал гореть от убийственного пламени зажигалки, только закоптился снизу, да немного обуглились оклеивавшие его обои.

Значит, вот как. Добрались-таки, уроды… Только как узнали, что Иван — ходок? Вроде никак себя не показывал, что занимается этим ремеслом. Следили? Не похоже. Слежка была бы заметна, и вычислить ее элементарно. Местные националисты были ему неопасны: кучка подростков-шпаны лет шестнадцати могла напугать только своих сверстников. Но если уж горожане знают, кто он такой, тут совсем недалеко и до милиции или военной прокуратуры. Черт. Слава богу, что обыск Ивану ничем не грозил: прописка в порядке, живет здесь уже лет семь, ничего противозаконного дома не держит. А вот навалили под дверью зря. Очень даже. Месть местью, но в подъезде гадить-то зачем? Иван примерно знал, чьих рук, вернее, задницы, дело: этажом выше живет именно такой ультраправый деятель, причем его родители прекрасно знают, чем мается их дитя, и вроде даже потакают этому.

Иван покачал головой, потом взял из коридора стоящую в углу фанерку, аккуратно подцепил на нее экскременты, бесшумно поднялся на следующий этаж и аккуратно размазал дерьмо равномерным слоем по соседской двери. Потом добыл из шкафа бутылку ацетона и стер с стены надпись, благо что фломастер поддавался легко и смывался буквально с первого раза. Удовлетворившись местью, Иван запер за собой дверь, прошел в комнату, бухнулся на диван, вынул сигареты и закурил. Помнится, он несколько раз пытался бросить, но не удалось. Говорят, для такого необходимо обладать недюжинной силой воли. У ходока явно ее не хватало, вот и продолжал травить себя никотином с убийственной регулярностью.

Происки местной сопливо — фашистской братии вообще ерунда. Кишка тонка решиться на кое-что серьезное. За сохранность квартиры Иван не тревожился. Все ценное хранится в недосягаемом для них тайнике, а барахло вообще хоть сейчас на мусорку. Тревожило другое. Непонятная и ни для кого не ведомая возня военных. Снова задрожали стекла в доме — недалеко шла танковая колонна. Судя по эмблемам на бортах бронетехники, одной Украиной тут не обошлось, просили помощи в виде резервов вооружения у всех, кого можно. А это не шутки…

Размышления Ивана прервал удароподобный потрясающий все и вся грохот, моментально вбивший в уши затычки глухоты. Все вокруг содрогнулось, закачалась люстра, упала жестяная банка с окурками с тумбочки. Ходок даже не сразу понял, что это — артиллерийский залп. Причем, судя по звуку, из, как минимум, сотни орудий. Далекий грохот разрывов. И еще один. И еще. И так с десяток раз. А потом — звенящая, мертвая тишина, хрупкая, как стекло. Иван встал с дивана, медленно подошел к окну. Кажется, он начинал понимать, что тут творится. Одно сочленялось с другим.