Суровая готика

По дороге обычно здоровый аппетит Прошкина растаял сам собой. Желание поспать тоже улетучилось. Остался только бесконечный круг из плотно переплетенных мыслей, поделиться которыми Николаю Павловичу снова было совершенно не с кем. Пытаясь избавиться от этого шумного хоровода внутри головы, он принялся чертить острым грифельным карандашом на салфетке, создавая узор из якорей, циркулей, мастерков, цифр и тяжелых лент. Следуя за повторяющимся рапортом рисунка, сознание тоже пришло к некоторому балансу, представив Прошкину вполне логичную картину.

Первые папки протоколов и писем были датированы 1900 годом. Значит, именно в 1900 Александр Августович получил право хранить документы такого рода. Потому что стал Магистром этого загадочного Ордена. А последние письма датированы годом 1935, то есть фон Штрен действительно был убит при попытке ограбления в самом начале 1936-го, а заменивший его человек, скорее всего, невразумительные письма от соратников просто не хранил или же отправлял обратно — декларативно заявляя о своем полном «устранении от дел». Конечно, если предположить, что какой-то там тайный Орден действительно существует, а письма не были написаны «переутомившимся» нотариусом Мазуром в состоянии тихого помешательства. Прошкин совершенно автоматически открыл рабочий блокнот и записал в раздел неотложных дел: «Вопрос д-ру Борменталю — разные почерки у невменяемого в случае раздвоения личности». Запасной вариант объяснения происхождения писем, отдававших горячечным бредом, от известных деятелей к отставному профессору, который устроит и руководство, и самих корреспондентов, словом ВСЕХ, следовало готовить уже сейчас…

Но если эти эпистолы все же имели отношение к реальному миру, из их содержания складывалась следующая неутешительная картина.

Мифический Орден постоянно сотрясали внутренние конфликты; в пору руководства Александра Августовича главным предметом внутренних дискуссий, превращавшихся в жестокие споры, стала неотложная необходимость в реформировании жестко регламентированной, архаичной, громоздкой и оттого стремительно теряющей эффективность системы Ордена. А экспедиция, предпринятая фон Штерном в 1916 году, поставила братию перед гранью настоящего раскола. Александр Августович, винивший в этом разрастающемся разладе себя в первую голову, слагает в 1918 году полномочия Магистра, хотя и продолжает оставаться хранителем орденской печати, архива, председательствует на заседаниях, именуемых по римской традиции «капитулами», умиряет враждующих и разрешает споры. Шаг этот сам по себе изрядно ослаблял Орден — новый Магистр, не обладавший в то же время печатью, воспринимался значительной частью братии как не вполне легитимный, и всякое его решение вместо беспрекословного исполнения начинало долго обсуждаться и оспариваться, а то и откровенно игнорироваться. В то же время и фон Штерн, все еще являясь признанным всеми духовным авторитетом, утрачивает официальные рычаги контроля над общей политикой сообщества, перемещениями в орденской иерархии и финансовыми потоками. За свое недальновидное решение, повлекшее это двойственное положение, профессор тут же получает еще один внезапный удар: пасынок, находящийся у него в опале по неясным причинам и с началом Гражданской буквально в полгода взлетевший к вершинам воинской карьеры, присовокупляет к славе официальной еще и высокие полномочия внутри самого Ордена — становится преемником нынешнего Магистра и хранителем богатой орденской казны. Сомневаться, что должность Дмитрия Алексеевича внутри Ордена была именно такой, не приходилось. Тому имелось вполне вещественное подтверждение.

Прошкин вытащил из кладовки, рассмотрел на свету и снова спрятал армейскую реликвию Деева — саблю с истершейся надписью. Он убедился, что гравировка на ней представляла собой русский перевод девиза: «Хранителю, ревнителю бдительности».

Как можно было понять из переписки, каждый из девизов использовался тем или иным членом Ордена вовсе не по свободному выбору или желанию. Нет, девизы и символы соответствовали месту каждого из братьев в тайной Орденской иерархии. А девиз, выгравированный на сабле, обозначал как раз казначея, призывая его к бдительности в отношении сохранения и преумножения богатств, доверенных ему братией.

Прошкин перестал рисовать и подпер рукой грустно опустившуюся голову. Неумолимая логика требовала нового вывода. Дмитрий Алексеевич был действительно рачительным казначеем. Оттого сперва преумножил богатства Ордена своей воинской добычей и богатым кладом бухарских эмиров, а затем бдительно упрятал все эти сокровища где-то в горах Туркестана, доверив их охрану стражу неустанному, жестокому и неподкупному. Тому самому природному феномену, что некогда изучал его названный батюшка фон Штерн, феномену, стоившему жизни несчастливым спутникам ученого Ковальчика и подточившим здоровье самого Дмитрия Алексеевича…