Сумерки грядущего

Жара стояла ужасная. Страшно мучила жажда, тем более что вокруг Виктора покупатели то и дело дразняще пили: хлебный квас, клюквенный морс или воду со льдом на бруснике. Меморист прекрасно знал, что в далёком реале его тело, лежащее в мемкапсуле, исправно подпитывается водой и питательными смесями, и жажда вызвана скорее привычкой, но от этого пить хотелось не меньше. Пьющие же, влив в себя щедрую порцию освежающей жидкости, удовлетворённо крякали, ухали и крестились, тем самым раздражая и без того нервного мемориста.

Ближе к торговому дому стали появляться мемтуристы. Лето тринадцатого года пользуется популярностью: желающих посмотреть «Россию, которую мы потеряли», очень много. Вообще вероятность столкнуться в мемориуме двум группам туристов крайне мала. Если их разделяет одна тысячная доля секунды, то они друг друга не увидят. А Виктору попалось на глаза уже трое. Значит, плотность туристического потока в этой эпохе велика: есть такие популярные времена, куда мемтуристы лезут как мухи на варенье. Ещё следует учесть тех погруженцев, которые сейчас незримо присутствуют в режиме бога. Любого начинающего мемтуриста пугает, что его в любой момент могут увидеть невидимые погруженцы. Ему потом и в реале начинает казаться, что за ним незримо следят тысячи глаз. Это называется синдромом боязни всевидящего ока.

В голове Виктора неожиданно раздался голос оператора мемсвязи. Холодов спрятался за широкими спинами трёх мирно беседующих празднично одетых рабочих, только что отоварившихся в торговых рядах, и вполголоса отозвался.

— Витя, это Бурлаков, — раздался в голове голос майора. — Догнал стукача? Группа захвата готова к погружению…

— Почти, — уклончиво ответил меморист. — Ты мешаешь.

Майора было плохо слышно, потому что рядом стоящие рабочие громко разговаривали. Самый рослый разглагольствовал:

— Эх, жизнь пошла, братцы, просто сахарная! Сроду не думал, что можно так хорошо жить на Руси!

— Царю-батюшке скажи спасибо! — отвечал другой с двумя здоровенными балыками под мышкой. — Разве в какой другой стране рабочий ест каждое утро на завтрак осетринку?

Третий жизнерадостно засмеялся:

— Каждый день осетрина надоест! Я вот по утрам лёгкий завтрак предпочитаю: креветки или омлет из страусиных яиц.

Виктор, досадливо покосившись на гурманов, зажал уши, чтобы лучше слышать Бурлакова.

— В общем, я отправляю группу на то же место, куда тебя высадил, — сообщил майор. — Ты далеко ушёл от места?

— Не очень. Преследую нарушителя, движущегося в сторону торгового дома, — подражая сыщикам из старых детективов, отчитался вполголоса Холодов.

— Ясно. Не теряй его из виду. Сам ничего не предпринимай, только следи! Конец связи.

Меморист вздохнул с облегчением: ребята из группы захвата обучены действовать в мемориуме, они умеют задерживать беглецов и силком вытаскивать их в реал. Вот пусть и проявят свои профессиональные качества и умения!

Виктор отнял ладони, и разговор рабочих снова потёк в уши.

— Приходил надысь один, говорит, хозяев надо скинуть, — бубнил под ухо рослый. — А зачем мне их скидывать, если я нашего мастера, Фрола Кириаковича, уважаю?

— И заводовладелец Кейних, тоже редкой души человек, — вторил ему рабочий с осетрами. — Кормилец наш, Карл Оттович. Дай ему бог здоровья и процветания!

— Все эти марксисты — пьяницы и неудачники, — разглагольствовал третий. — Если жизнь не сложилась, так пойди в церковь, помолись, свечку поставь… Зачем же смуту устраивать? Нам не нужны великие потрясения!

И тут Виктор заметил, что незнакомец подошёл почти к самому торговому дому, на котором висели огромные плакаты «Мы кормим российской пшеницей всю Европу» и «Покупайте коров, цена — три рубля». Добежав до сквера перед торговым домом, Виктор чуть не потерял доносчика в толпе. Потом, разглядев его в конце площади, Холодов, извиняясь направо и налево, быстрым шагом двинулся следом. Мельком он успел заметить, что публика изменилась. Теперь в толпе преобладали гимназистки с нежным румянцем, подтянутые юнкера, бравые офицеры и солидные господа в сюртуках. Разговоры здешней публики были уже другими:

— Ах, вчера мы у Мими играли в фанты. Серж, такая душка! Когда мне ручку целовал, так занятно краснел!..

— У Таточки на именинах мы вальсировали с Анатолем. Он меня ангажировал, проказник!..

— …Он мне, я ненавижу царя! А я ему, не смей, подлец! И хлоп по мордам!

— Как вы грубы, Алексис! Не уподобляйтесь, голубчик, хамам! Негоже русскому подпоручику такими словами…

— После дня ангела мы с маман и папа поедем на воды…

Колесо обозрения, казалось, возвышалось прямо над головой. По мере приближения становилось видно, что оно совершенно фантастических размеров. Высота его достигала километра, а то и больше.