Сумерки

— Это хороший вопрос, и не ты первая его задаешь. Большинство нам подобных совершенно довольны своим жребием — они тоже не понимают, зачем мы так живем. Но, знаешь, то, что нам… выпал такой расклад, еще не значит, что у нас нет права выбора… что мы не можем подняться и вырваться за рамки судьбы, которую никто из нас не выбирал. Попытаться сохранить в себе хотя бы главное из того, что делает человека человеком.

Я лежала не шевелясь, онемев в благоговейном молчании.

— Ты спишь? — прошептал он спустя пару минут.

— Нет.

— Вопросы иссякли?

Я закатила глаза.

— Нет, конечно.

— Что еще хочешь узнать?

— Почему ты можешь читать мысли — только ты один? А Элис — видеть будущее… почему так случилось?

В темноте я почувствовала, как он пожал плечами.

— Мы сами не знаем. У Карлайла есть теория… он думает, что мы приносим в следующую жизнь какие-то преобладающие в нас человеческие черты, и они многократно приумножаются — так же, как обостряются, например, наши слух и обоняние. Он думает, что человеком я уже был восприимчив к мыслям окружающих, а Элис обладала даром предвидения.

— Что он сам и остальные принесли в следующую жизнь?

— Карлайл — сострадание. Эсме — способность страстно любить. Эмметт принес силу, Розали… — несгибаемость. Ну или можешь назвать это ослиным упрямством, — коротко засмеялся он. — Вот Джаспер — очень интересный экземпляр. Он был очень харизматичен в прошлой жизни, мог влиять на окружающих так, что они начинали видеть мир его глазами. А сейчас он может управлять эмоциями тех, кто рядом с ним — например, утихомирить массовую драку или наоборот, завести сонную толпу. Это очень изысканный дар.

Я размышляла о невозможных вещах, которые он описывал, стараясь понять. Он терпеливо ждал.

— А с чего все это началось? Я имею в виду — Карлайл изменил тебя, кто-то, должно быть, изменил его, и так далее…

— Ну, а ты как появилась? Эволюция? Или акт творения? Не могли ли мы возникнуть в результате эволюции, как другие виды хищников и жертв? Или, если ты, как и я, не склонна верить, что этот мир вдруг взял и возник сам по себе, так ли сложно предположить, что одна и та же сила создала нежную рыбу-ангела и акулу, детеныша тюленя и касатку-убийцу, то есть, оба вида вместе?

— Давай скажем прямо — это я детеныш тюленя, да?

— Да.

Он засмеялся, и что-то коснулось моих волос — его губы?

Я хотела повернуться к нему, чтобы точно убедиться, что это были губы, но нужно было вести себя хорошо. Мне не хотелось доставлять ему новые неудобства.

— Ты уже готова заснуть? — спросил он, прерывая короткое молчание. — Или есть еще вопросы?

— Еще пара миллионов.

— У нас есть завтра, и послезавтра, и послепослезавтра… — напомнил он мне. Я улыбнулась, погрузившись в эйфорию от этой мысли.

— Ты уверен, что не исчезнешь утром? — мне хотелось быть уверенной. — В конце концов, ты же просто миф.

— Я тебя не покину.

Кажется, он обещал это.

— Можно еще вопрос, последний?

Я покраснела. И темнота бы не помогла — он, должно быть, ясно ощутил внезапный жар моей кожи.

— Что такое?

— Нет, забудь. Я передумала.

— Белла, ты можешь спрашивать меня о чем угодно.

Я не ответила, и он застонал.

— Знаешь, я думал, что со временем привыкну не слышать твои мысли и перестану переживать по этому поводу. Но становится все хуже и хуже.

— Это очень хорошо, что ты не слышишь мои мысли. С меня хватит того, что ты подслушиваешь меня по ночам.

— Ну пожалуйста! — в его голосе было столько убеждения, что трудно было устоять.

Я помотала головой.

— Если ты мне не скажешь, я буду думать, что это гораздо хуже, чем оно, возможно, есть на самом деле, — зловеще предупредил он.

— Пожалуйста! — снова умоляющим тоном.

— Ну ладно, — начала я, довольная, что он не может видеть мое лицо.

— Да, что?

— Ты говорил, что Розали и Эмметт скоро поженятся… Это значит… то же самое, что у людей?

Он не на шутку развеселился.

— Так ты про это?

Я заерзала, не в силах отвечать.

— Да, думаю, в общем, то же самое, — ответил он. — Я говорил тебе, что у нас остались все человеческие желания, просто другие желания, более мощные, заглушают их.

— А-а, — все, что я смогла сказать.

— Ты с какой-то целью спросила об этом?

— Да, мне хотелось знать… когда-нибудь ты и я… мы сможем…?

Он вдруг посерьезнел, судя по внезапной неподвижности его тела. Я, его зеркальное отражение, замерла тоже.

— Не думаю… что это для нас возможно.

— Потому что ты можешь не выдержать, если мы будем… так близки?

— Это, разумеется, тоже проблема, но я подумал о другом. Просто ты очень мягкая, очень хрупкая. Я вынужден просчитывать каждое свое движение, когда мы вместе, чтобы не поранить тебя. Я мог бы легко убить тебя просто по нелепой случайности. — Его голос превратился в тихий шепот. Он положил свою ледяную ладонь на мою щеку. — Если я что-то сделаю второпях… если хоть чуть-чуть ослаблю внимание, может оказаться, что я захочу прикоснуться к твоему лицу, а по ошибке проломлю тебе череп. Ты не понимаешь, до чего ты ломкая. С тобой рядом мне нельзя будет забыться ни на секунду.

 Он ждал моего ответа, и, поскольку я молчала, встревожился.

— Ты испугалась? — спросил он.