Суфлер

В комнате, освещенной настольной лампой, выхватывающей из полумрака остатки обеда, выключенную плитку, переполненную пепельницу, – никого не было. Тахта, на которой, как предполагала Александра, будет спать гостья, была не застелена. Жалкая стопка постельного белья, которую сама же художница принесла сюда днем, так и лежала в изголовье нетронутой. Александра обошла комнату, хмурясь, дотрагиваясь то до одной вещи, то до другой, будто немо прося у них совета.

«Что такое? Дверь была заперта несколько часов назад, теперь открыто, свет горит, но никого. Что за притча?»

Остановившись у окна, она обернулась, еще раз окидывая взглядом всю комнату, и крик замер у нее в горле, перехваченном судорогой. Она вдруг увидела то, что не было заметно с другого ракурса. За распахнутой дверью, в углу, на полу сидел человек. Она видела только его ноги, в брюках, блестящих ботинках, нелепо вывернутые, похожие на небрежно брошенные части манекена.

Ей, повидавшей на своем веку множество натурщиков, рисовавшей бесчисленные гипсы, копировавшей сотни картин, с первого взгляда сделалось ясным то, чего она предпочла бы не знать. Сидеть в подобной позе живой человек не мог. Мужчина за дверью был мертв.

Глава 9

Александра не сразу решилась к нему подойти. Только убедившись в полной неподвижности сидевшей за дверью фигуры, она сделала несколько осторожных шагов, подавшись вперед и присматриваясь. Наконец, оказавшись рядом, женщина слегка притворила дверь, и тогда свет лампы упал прямо на тело.

Она глубоко вздохнула, внезапно ощутив обморочную дурноту. «Адвокат! Как его звали, забыла… Забыла напрочь имя…» Глядя на покойника, Александра безуспешно заставляла себя вспомнить его имя, как будто от этого зависело что-то важное. В конце концов, опомнившись, женщина вытащила из кармана часы. Пять минут первого. Она попыталась сообразить, почему узнать точное время было так важно для нее, и не смогла. Все мысли были какие-то неповоротливые, чужие, Александра никак не могла с ними освоиться.

«Где Рита? Кто его сюда впустил? Кто открыл ему дверь?» Только задав себе эти вопросы, женщина окончательно очнулась от шокового оцепенения и содрогнулась всем телом от новой волны обдавшего ее страха.

Склонившись над мужчиной, она пристально разглядывала его, не решаясь дотронуться. Он был мертв, сомнений не оставалось. Какой смертью умер адвокат, Александра понять не могла, ран и прочих следов насилия на теле заметно не было. Наконец она решилась коснуться его руки. Ее собственные пальцы были ледяными – и от холода, стоявшего в нетопленой комнате, и от страха, но рука покойника показалась ей еще холоднее. То был инертный, безмолвный холод неодушевленного предмета. Александра отдернула пальцы, бессознательно вытерла их о куртку, сунула руки в карманы и поежилась.

«Нужно вызывать полицию… Неизбежно, нужно. Сходить к Марье Семеновне, она практичная, знает, что нужно предпринять. Я сделаю что-нибудь не то. Куда пропала Ритка?! Черт, что тут произошло?! Звонить в полицию или подождать, пока Рита вернется? Вдруг я ее подставлю? Вдруг…»

Ей внезапно вспомнился очень давний эпизод, относящийся к раннему детству. Мать по какому-то поводу сшила себе выходное платье – зеленое, в пол, с бархатным цветком на плече. Совсем как в кино. Именно эта ассоциация с кино, с миром нереальным, где все возможно и позволено, и увела, должно быть, послушную девочку слишком далеко в область фантазий. Очнулась она с портновскими ножницами в руках, перед зеркалом. Мамино платье, укороченное вдвое, болталось на пятилетней Саше, как на вешалке. Цветок съехал на живот. Подрезанные рукава махрились где-то возле тощих локтей, искусанных комарами. На полу валялись зеленые лоскуты. Тишина в комнате была зловещей, все предметы и – главное – отражение в зеркале казались ужасными, незнакомыми. Но ужаснее всего было, конечно, только осознание случившейся катастрофы – и случившейся только по ее вине! То, что сделала Саша дальше, тоже пришло из мира грез. Обычно она тут же сознавалась в своих проступках, получала выговор, раскаивалась и мирно жила дальше. Но на этот раз девочка была убеждена, что никогда не будет прощена. Хуже того – не сумеет объяснить, почему сделала то, что сделала. Саша положила ножницы на подзеркальник, сняла с себя остатки платья, аккуратно повесила их обратно на вешалку, а вешалку пристроила на приоткрытую дверцу шкафа, откуда ее и сняла. Вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Удивительным и мучительным образом несчастье осталось незамеченным до вечера. Только когда мама пошла переодеваться в то самое злополучное платье и из спальни донеслись ее растерянные возгласы, Саша по-настоящему осознала, что натворила. До тех пор ей казалось, что за закрытой дверью может произойти чудо, и платье само собой срастется, собравшись из лоскутов… Хотя на самом деле девочка, конечно, ни во что подобное не верила.