Высоту мачт с самого начала мы решили слегка ограничить, могли их, конечно, удлинить, но до каких-то человеческих размеров, ну, короче, не до страто же сферы. Что до подводной части, тоже немного играли — туды-сюды, чтоб на рифы не нарваться. Вот почему ватерлиния всё время и скрипела. Ну да мы её смазывали сандаловым спиртом, мангаловым мылом, хамраями, шафраном и сельпо.
— Ну так что там Хренов? — спросил капитан. — Почему не видно его?
— Никак не может из-под Сызрани выбраться, — доложил старпом. — Дожди, дороги размыло, грязи по колено.
— Ну ладно, — сказал наш отходчивый капитан. — Разберите пока что Сызрань, а заодно и Рязань, только Бизань не трогать.
Матросы быстро выполнили все команды, и мичман Хренов оказался в кают-компании, весь в глине, небритый, в резиновых сапогах.
— А восемь тыщ они мне так и не отдали, — сказал он неизвестно про кого, но, наверно, про кого-то под Сызранью.
После острова особых веселий капитан наш ни за что не хотел открывать ничего нового.
— Утомление открывателя, — объяснял он, полулёжа в креслах. — Повременим, передохнём, поплаваем вольно.
Но поплавать вольно нам особенно не удавалось, потому что всё время мы натыкались на острова самые разнообразные, как в прямом, так и в переносном смысле.
Ну вот, скажем, в прямом смысле наткнулись мы на остров, на котором двигательную любовную энергию превращали в электрическую.
— Это что ж, половую, что ли? — спросил вдруг тогда боцман Чугайло.
— Да что вы, ей-богу, боцман, — недовольно прервал старпом. — Сказано: двигательную любовную — и хорош!
Да, так вот у каждого домика там, на этом острове, стоял врытый электрический столб, на котором висел фонарь. Кой-где фонарики светились вовсю, где тускло мерцали, а где и не горели вовсе.
— Это уж такой практицизм, что дальше некуда, — неудовольствовал сэр Суер-Выер. — Нет для них ничего святого. Не стану открывать этот остров.
— Но всё-таки, капитан, — допытывался изящный в эту минуту лоцман, — если б вы открыли остров, то в какой бы домик вошли?
— Где фонари горят! — влез неожиданно боцман Чугайло. — Чтоб горели ярче! Люблю свет! Долой тьму!
— Боцман! — прикрикнул старпом. — Замри!
— Да нет, мне просто интересно, — оправдывался Чугайло, — как они ее превращают, системой блоков или приводными ремнями?
— А я бы пошёл туда, где не горит, — внезапно сказал мичман Хренов.
— Это ещё почему же? — спросил Суер, недовольный, кажется, тем, что слишком рано вызвал мичмана из-под Сызрани.
— Объясняю, кэп, — с некоторой фамильярностью сказал мичман. — Там, где не горит, там, скорей всего, выпивают. Выпили бы по маленькой и фонарик зажгли.
— Эх, молодость, — отвечал на это сэр Суер-Выер. — Как для вас все просто, все ясно. А ведь настоящая любовь должна мерцать… манить издали, внезапно загораться и снова тлеть, то казаться несбыточной, то ясной и доступной… как светлячок… звёздочка… бабочка…
Сэр Суер-Выер слегка размечтался, в глазах его появилось было… впрочем, ничему особенному появиться он не позволил.
— Остров открывать не будем, — твёрдо сказал он. — Я вовсе не уверен, что мы кому-нибудь там нужны. Да нас просто-напросто и на порог не пустят. Полный вперёд!
— Эх, жалко! — плюнул боцман. — А мне так хотелось ну хоть бы часть своей половой энергии превратить в электрическую.
А потом попался нам остров ведомых Уем. И мы даже вначале не поняли — что это за такое?!?!
Вошли в бухту, шарахнули по песку салютом — вдруг на берег вылетают с десяток непонятных каких-то фигур. Вроде люди как люди, а впереди у них что-то вроде пушки на колёсах приделано.
— Вы кто такие? — они орут. — Откуда?
— А вы-то кто? — боцман в ответ орёт.
— А мы — ведомые Уем.
— Чего-чего? — говорит боцман. — Ничего не ясно! А это что за штука, впереди-то у вас приделана?
— А это и есть Уй! — островитяне орут. — Куда прикажет — туда и бежим.
— Неужто удержаться не можете?
— Не можем.
— Капитан, — недовольно сказал тут лоцман, — почему вы отдали боцману прерогативу разговора с этими ведомыми Уем?
— Да пусть берёт себе эту прерогативу, — сказал капитан. — Мне ещё только этой прерогативы не хватало.
— Эй, ребята, — орал по-прежнему боцман, держа свою прерогативу. — А почему Уй-то ваш вроде пушки?
— Да как почему? Стреляет!
Тут какой-то из Уев на берегу заволновался, куда-то нацелился, и вдруг все островитяне унеслись вскачь, ведомые своими Уями.
— Уй-ю-юй! — кричали они.
Всё это напомнило мне весенний московский ипподром, гонку орловских рысаков на таратайках.
Короче, и этот остров сэр Суер-Выер решил не открывать.
— Не понимаю, в чём дело, сэр, — сказал я. — Я бы всё-таки открыл этот островок, немного пообщался с туземцами.
— Тебе-то это зачем?
— В интересах пергамента. Всё-таки остров ведомых Уем, это могло бы привлечь к пергаменту внимание прессы и пристальный общественный интерес.
— А вдруг да под прицелом этих чудовищ окажется кто-нибудь из экипажа или, не дай бог, сам фрегат, разнесут же в щепки своими Уями.
— Да что вы говорите! Помилуйте, сэр! Фрегат вряд ли может быть предметом любопытства такого рода.