Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри

В случае правовой неопределенности пусть он [судья] обратится к принципу dubio pro republica («сомнения в пользу государства»), который при тоталитарном правлении занимает место древнего правила dubio pro reo. При наличии сомнений источником права в немецком законодательстве становится «здоровое народное чувство» (gesundes Volksempfinden). В нашем случае источником способна выступать воля Дуче, которую можно извлечь из его речений, его наставлений, его доктрины88.

Эти принципы не взяли верх. Интересы государства в нашей стране не проникают (и не должны проникать) в залы суда. Приговор первой инстанции, вынесенный судом Милана, – это судебная ошибка, которую можно и нужно исправить.

Post scriptum

Мотивировочная часть приговора Адриано Софри и его соответчиков наконец предана гласности. Речь идет о 753 страницах (не считая указателей), которые с избытком деталей разъясняют причины, побудившие суд Милана избрать тяжкую меру наказания, о которой уже шла речь.

Техническая оценка этого документа, конечно, выходит за рамки моей компетенции. Меня вновь интересуют сходства и различия между профессиями судьи и историка. На расхождениях мне нет необходимости настаивать. Что же до сближений, то я лишь замечу, что вопросы, приходившие мне в голову во время чтения материалов процесса, в большинстве своем касались проблем (доказательства, улики), которые судья a latere, составивший приговор, и председатель суда, скрепивший его своей подписью, обязаны были учесть. Стремясь упростить сравнение их труда с моим, я предпочел строго отделить первую фазу моей работы над текстом от второй. Таким образом читатель ясно увидит, каким именно путем мы пришли к столь разным, даже противоположным заключениям.

а) Карабинеры. В предложенном мной истолковании процесса я наделял большой значимостью выступление в суде карабинеров и следующую из него более раннюю датировку начала их контактов с Марино. Приговор гласил в этом пункте:

В процессы, источником доказательства в которых служит обвинение в соучастии, часто закрадываются подозрения в отношении карабинеров, полиции или судебных чиновников в том, что они оказывали какое-либо давление, говорили о благах или преимуществах, ожидающих готовых на все заключенных, или вступали в личные отношения с теми, кто соглашался сотрудничать с судом.

В данном деле Марино не являлся заключенным, подсудимым или подозреваемым, так что нельзя понять, с помощью какого инструмента можно было вынудить последнего взять на себя вину в совершении убийства и других преступных эпизодов. Кроме того, сами карабинеры, вызванные в суд по инициативе судей, опровергли слова заявителя и добавили аргумент, заставляющий сомневаться, что последний достоин доверия. Поэтому даже если частично стратегия защиты в широком смысле опиралась на предположение, что достойные порицания процессуальные действия или же действия, способные повлиять на надежность слов заявителя о соучастии в преступлении, имели место, то нет сомнений, что в данном конкретном случае гипотеза о тайном сговоре карабинеров с заявителем лишена всякого основания (Sent., с. 215–216).