Впрочем, XIX столетие не было только эпохой Наполеона. XIX в. стал свидетелем окончательного утверждения буржуазии, трансформации европейского сельского хозяйства, «дикой» урбанизации, первых выступлений рабочих, начала женской эмансипации. Исторический анализ этих явлений предполагал обновление понятийного, технического и стилистического инструментария традиционной историографии. Однако наука, позже названная социальной историей, наследница
«Орландо» Вирджинии Вулф (1928) можно считать экспериментом в сходном, хотя и не в прямо аналогичном направлении, учитывая, что здесь вымысел превалирует над историографической реконструкцией. Главный герой романа, чудесным образом преодолевающий столетия, – это андрогин, самое маргинальное существо, какое только можно себе представить. Это обстоятельство подтверждает, что повествовательный прием, о котором я пишу, решает не чисто техническую задачу: это сознательная попытка предположить, что скрытые исторические процессы существуют в том числе и потому (хотя это и не единственная причина), что их трудно обнаружить на страницах документов. Множество преданных забвению жизней, по воле судьбы лишенных всякого смысла, обретают символическую компенсацию в изображении вечных героев73.
На это можно возразить, что ни один из прежде приведенных примеров нельзя считать типичным образцом историографического исследования: даже «Ведьма» (которую сегодня многие признают одним из шедевров историографии XIX в.) в момент своего появления приобрела репутацию романа – в атмосфере, уже пропитанной позитивизмом74. Теперь обратимся к более недавним и менее обсуждаемым книгам по истории.
Алла Робертовна Швандерова , Анатолий Борисович Венгеров , Валерий Кулиевич Цечоев , Михаил Борисович Смоленский , Сергей Сергеевич Алексеев
Детская образовательная литература / Государство и право / Юриспруденция / Учебники и пособия / Прочая научная литература / Образование и наука