Судья

— Баринов, сука. Полторы тыщи человек без работы оставил. Стеклозавод. Говорят, его в будущем году закроют — как все другие предприятия в Холмах. Твою мать! Почему я не в Москве родился?

Он плеснул водки, выпил залпом. Утер губы рукавом джинсовой куртки.

— Высокие Холмы — самый говняный город в мире. Здесь нет работы, учиться негде. Здесь нельзя жить.

— Да, — протянул Точилин. — Зато здесь хорошо вешаться.

Мужчина хохотнул.

Помрачнел.

— Баринов. Убил бы гниду. Помнишь, летом Нестерова убили?

Точилин усмехнулся.

— Как не помнить?

— Знаешь, только без шуток. Я радовался.

— Я тоже.

— Все они уроды. Нестеров, Баринов, Бубнов, Королев. Сосут кровь простого народа. Я простой мужик. Я хочу жить нормально, и чтоб работа была. А эти свиньи делают так, — мужчина сжал пальцы в кулак. Сунул кулак под нос Точилину.

— Вот вам всем! Вот! Вот! Х… вам, а не жизнь.

— Точно, — сказал Точилин, морщась: кулак пах туалетом.

Бармен подошел к мужчине:

— Мужик, завязывай.

— А то что?

— А то мы тебя выкинем отсюда.

Мужчина хмыкнул. Повернулся к Точилину:

— Видал? Нигде покоя нету. Нигде!

Он забарабанил по столу пальцами, фальшиво подпевая мальчиковому певцу, чьи стоны изрыгали колонки.

— Послушай, — Точилин отставил бокал. — Ты вспомнил Нестерова. Его убил какой-то псих, которого в газетах назвали Судьей.

— Да, читал. Я в это не верю, — мужчина шмыгнул носом. — Брехня это все. Нестеров не поделился. Вот его и грохнули. Это был просто праздник для всех нас.

— Согласен, — задумчиво ответил Точилин. Встряхнулся. — Почему бы нам не обмыть это дело?

Они выпили.

— А ты хороший мужик, — мужчина хлопнул Точилина по плечу.

— Мне Баринов тоже насолил.

— Да? Ты работал у него на заводе?

Точилин покачал головой.

— Нет. Он заказал убийство моей семьи. Извини, я на минуту.

Точилин заперся в туалете. Прислонился к стене.

Слезы хлынули рекой. От трясся и стонал, как обиженный ребенок.

— Почему, почему, почему! — каждое «почему» сопровождалось ударом кулака по стене. — Почему Ты это допустил?

Он вернулся в бар. Его сосед храпел, положив голову на стойку.

Точилин сел рядом. Хлопнул в ладоши над ухом мужчины. Тот вздрогнул.

Поднял голову. Мутные глаза уставились на Точилина.

— А?

— Бэ, — Точилин встал, взял его под локоть. — Пошли. Хватит гулять.

Они шли по ночным улицам. Свет фонарей отражался в холодных лужах.

Точилин вел пьяницу под руку, как девушку на свидании.

Пьяница спотыкался и ругался матом.

— Дома давно не был, — говорил он заплетающимся языком, цепляясь за рукав Точилина. — Жену уж неделю не видал. Вчера звонила: «Куда ты пропал?» Я говорю, работу ищу. «Ты где работу ищешь, на Северном полюсе? Тебя полгорода ищет!» Чего хотела, так и не понял.

Через десять минут они стояли перед дверью квартиры. Точилин позвонил. Безработный переминался с ноги на ногу.

— Холодно здесь, — дрожащим голосом бормотал он. — Ух, холодрыга!

Открыла женщина в выцветшем халате, с нервным лицом и тусклыми волосами.

Точилин помог ей затащить мужа в квартиру. Вместе они уложили беднягу на постель. Мужчина пытался разуться самостоятельно, но процесс развязывания шнурков для пьяного был равносилен подвигу. Точилин снял с него ботинки, и спальню заполнила вонь несвежих носков.

— Спасибо вам, — сказала жена, выводя Точилина из комнаты. — Может, вам чаю налить?

— Нет, нет, — на пороге следователь остановился. Из спальни выглядывали мальчик шести лет и девочка лет восьми. Оба в одних трусиках. На лицах — ужас пополам с любопытством.

Точилин кивнул хозяйке.

— Всего доброго.

Точилин без цели и направления брел по ночному городу. Он снял в гостинице номер, но возвращаться туда не собирался.

Он шел через парк. Прохладный ветерок раскачивал верхушки деревьев. Листья загадочно шептали в темноте.

На детской площадке поскрипывали качели. С другой стороны эстрада, отделенная от парка С-образной стеной, нагнетала тоску безмолвной пустотой.

Точилин остановился, тяжело дыша. Оперся рукой о столб одинокого уличного фонаря. Следователь проходил мимо него несколько раз, и фонарь никогда не горел.

— Судья, — позвал он. — Где Тебя носит?

Тишина ночи была неумолима.

— Где Ты был, когда убивали моего сына?

Нет ответа.

Он оттолкнулся и, шатаясь, побрел прочь.

Обернулся.

В тот самый миг, когда он оглянулся, фонарь два раза мигнул и загорелся. В конусе света плавали пылинки.

— Господи, — сказал Точилин. — Спаси и сохрани.

Он срезал путь через темную подворотню. В темноте услышал шумное дыхание, удары по телу и стоны.

Точилин подошел ближе, мотая головой. Он начинал трезветь.

В полумраке следователь различил фигуры людей. Какой-то мужчина пинал по ребрам старика в рваной телогрейке. Старик безвольно лежал, позволяя делать с собой все, что угодно. Только жалобно постанывал.

Нападавший прекратил избиение. Опустившись на одно колено, начал обыскивать жертву.

— Эй! — Точилин направился к ним. — Что вы делаете?

Грабитель вздрогнул, повернул голову. Лица Точилин не различил, но на секунду в темноте блеснули глаза.

Увидев Точилина, грабитель вскочил и торопливо зашагал прочь. Мелькнув в свете фонаря, он скрылся через дворы.

Старик лежал на земле, слабо постанывая.