Судьбы местного значения

Приготовились – Васягин прильнул к карабину, Гордеев к пулемету. В отрытые специально лунки выложены гранаты – три у Гордеева, три у Васягина. Запалов к «эфкам» нашли мало, и бывший капитан взял всего шесть. Пять для немцев, одну для себя. Теперь по взаимному согласию математика иная – только четыре для немцев…

– Как скажу, тряпку сдерни и прикрывай, – прошептал Гордеев. – Ленту править не надо.

Смотрели сквозь незамысловатую маскировку, как приближается немецкая колонна. Валентин Матвеевич держал мотоциклистов на прицеле, по ним наперво короткими, и пусть напарник их добивает, а он по бронетранспортерам ударит. Станкач лобовую броню «ганомага» пробьет, главное прицел выше капота взять.

Вдруг Васягин выругался.

– Матвеич, посмотри, кто в кузове сидит.

Гордеев присмотрелся – в полуторках сидели красноармейцы и держали в руках оружие.

– На пленных не похожи, значит… – прошептал Петр Егорович. – Первыми бы завалить этих сук!

Колонна уже близко, пора, и Васягин внезапно спросил:

– Значит, в сорок пятом?

– В сорок пятом, – подтвердил Гордеев.

– Тогда набьем тут побольше, чтоб нашим потом легче было, – сказал Васягин и сдернул маскировку…

Андрей очень жалел, что не удалось добыть ружье. Он много раз бывал в тире и неплохо стрелял. Ни за что по немцу бы не промазал. За маму. За сестренку. И за папку тоже. Гады! Мальчишку трясло от ненависти. Глаза резало, хотелось плакать, но слезы почему-то не бежали. Тихо подвывая от боли, искал среди травяных пучков и комьев земли ружье. Находил патроны. Находил гранаты-лимонки. Ружья не попадалось. Стянуть у красноармейцев не удалось – они все ружья в одном месте поставили. Рядом, на виду. А после того, как красноармейцы ушли, Андрей вернулся к разбитой машине, начал искать – раз везла патроны, значит и ружья.

Гул он услышал не сразу, но потом увидел, как два самолета с крестами пролетели над краем поля.

– Гады! – мальчика вновь затрясло. – Гады! Гады!

И вдруг испугался, что его услышали. Выглянул из-за раскуроченной машины – оба красноармейца курили и смотрели в другую сторону. Андрей облегченно вздохнул – не услышали. А то прогнали бы.

Мальчишка посмотрел на ребристые корпуса гранат. Настоящих гранат. Накопал он их с десяток. Друзья как-то говорили – если сорвать кольцо, то лимонка взорвется через девять секунд. Громко взорвется. Надо вовремя кинуть и убежать или спрятаться. Но прежде надо запал найти…

Грянувшая пулеметная очередь заставила сжаться в комок. И стало очень страшно. Грохотало. Свистело. Обгорелый остов машины, за который невольно заполз Андрей, вздрагивал от попаданий пуль и осколков. Вокруг вставали разрывы. Сильные. Уши заложило, заболела голова. А потом полуторку и Андрея подбросило, и мир вокруг погас…

* * *

Яркие шарики света то кружились хаотично, то устраивали встречные хороводы. Порой они слеплялись в более крупные и начинали скакали вверх-вниз, становясь похожими на футбольные мячи. И Андрею мерещились папа, мама и Анька. Они играли мячиками, перекидывая друг дружке, и смеялись, когда один мячик ловили, а второй уморительно отскакивал от головы. Потом среди скачущих мячей родители смотрели на Андрея, улыбались и махали ладошками, а сестра строила смешные рожицы.

– Папа! Мама! – Андрей рванулся к ним… и не смог встать.

Шарики вдруг полопались, папа, мама и сестрёнка пропали, голова, тело, руки и ноги налились тяжестью и болью, воздух загустел, стало тяжело дышать. Стоило лишь пошевелиться, как в ушах зазвенело и накатила тошнота.

Полежал, приподнялся, прищурился, поморгал – в глазах плыло, но Андрей разглядел на дороге два мотоцикла и пятнистый бронетранспортер с пулеметчиком. Около него полтора десятка солдат в форме с пятнами. Чуть дальше такие же бронетранспортеры и грузовики, только разбитые и дымятся.

У перевернутого «максима» стояли трое немцев. Выделялся один. Высокий, статный. Наверно, командир. Он стоял наклонившись, опираясь на выставленную вперед ногу, и как будто беседовал с лежащим на земле человеком. Красноармеец был ранен, хрипел, пускал кровавые пузыри и… смеялся. Андрей, не веря, приподнялся еще. Да он смеялся над немцем.

Рука попала на что-то ребристое, посмотрел – в руке лежала «лимонка». Взрыватель был на месте. Андрей улыбнулся – ну держитесь, гады!

Он потянул кольцо, попробовал еще, еще раз – вытянуть не удавалось, не хватало сил. Посмотрел на взрыватель, заметил усики, свел и попробовал снова – кольцо выдернулось.

Держать прижимной рычаг было нетрудно – левая рука не болела, но точно кинуть левой не выйдет. Подберусь ближе, решил Андрей.

Как только попытался встать, в глазах запрыгали яркие шарики, руку пробило болью, чуть гранату не выронил. Сцепив зубы, мальчишка все-таки встал, накрыла тошнота и кашель.

– Ganz ruhig, das ist ein Junge![17] – сказали по-немецки.

Андрей осмотрелся. Все немцы смотрели на него. Оружие опустили. Он посмотрел вниз. Левая рука с гранатой на груди, немцам не видна – лохмотья рубашки закрывают. С правой руки капает кровь. Плохо.

– Hey, Junge, komm her![18]

Один из пятнистых немцев, что стояли около офицера, звал его.