Судьбы местного значения

Сержант вдруг обнаружил, что бойцы, незаметно сгрудившиеся за спиной, переглянулись. Двое спустились в воронку, с лопатками в руках и заменили Гордеева. Тот выбрался, вонзил саперку в грунт и посмотрел вокруг. По его пристальным взглядам сержант понял – Гордеев выбирает место под пулемет. Красноармейцы тем временем стаскивали погибших в одно место. А подменная пара копателей вместо отдыха собирала боеприпасы вокруг разбитой полуторки. Сержант вздохнул, вынул гранату из кармана и окликнул бойцов:

– Митяев, Аничкин, взрыватели к «эфкам» поищите…

Позицию для пулемета подготовили быстро. Выкопали неглубокий окоп, насыпали бруствер, установили «максим» без щитка и обгорелым мусором замаскировали. Гордеев поводил стволом влево-вправо, вверх-вниз и чуть довернул станок. Положили на ствол запыленную тряпку и подсыпали земли. Отличная позиция для внезапного огня – по полю не обойти, все простреливается. И пулемет хорошо замаскирован среди всякого дымящегося хлама – не обнаружат, пока не откроет огонь. Мудрить с запасными позициями и набиванием запасных лент смысла не было – одинокий станкач обречен, и как выразился Гордеев – одной ленты ему до конца жизни хватит.

Пока возились с пулеметом, красноармейцы бережно уложили тела погибших в выкопанную могилу, укрыли лица и стали засыпать. Мальчишка, кем-то перевязанный, с рукой на завязке, не проронил ни звука. Когда все пошли к дороге, один из бойцов хотел мальчишку увести, как тот внезапно сиганул в поле. Красноармейцы недоуменно проводили его взглядами. А он вдруг пропал. Один боец сходил к тому месту, посмотрел, вернулся.

– Как сгинул! – пожал плечами. – И чего убегал?

– Жаль, пацана, пропадет…

Но внимание переключилось на дорогу. От леса летела телега. Мужичок нахлестывал лошадку, пытаясь править меж ухабами и воронками. Удавалось плохо. Увидев стоящих красноармейцев, заорал:

– Немцы! Там немцы!

В этот момент лошадка перемахнула солидную воронку, а телега миновать её не смогла. Передний ход провалился, потом его подбросило, ось выскочила из подушки, одновременно слетели оба передних колеса, насад ткнулся в грунт, и возница выпорхнул вслед за вожжами, так как необдуманно намотал их на руки. Рухнул на переднюю ось и поволочился вслед за напуганной лошадью. И если бы бойцы её не перехватили, волокла бы она возницу долго, и вряд ли бы он уцелел.

– Немшы! – повторил он, выплюнув пару зубов и утирая кровь. – Едут, не торопятша, шволоши!

Бойцы помогли ему – где распутать упряжь, а где и вовсе срезать ремни. После чего мужик ускакал верхом.

– Всё, сержант, – сказал Гордеев, – веди людей. А я тут немцев придержу.

– Ты чего раскомандовался тут?! – возмутился сержант.

– Бывшими не бывают, сержант. Всё, выполняй приказ.

Сержант не выдержал взгляда и спорить не решился. И когда по команде все выдвинулись, а красноармеец Васягин направился к пулеметной позиции, тоже ничего не сказал, лишь сплюнул.

– Дисциплинка хромает, да, Матвеич? – подмигнул он Гордееву.

– Хромает, – согласился Гордеев. – А ты чего тут?

– Не ты один, Валентин Матвеевич, устал отступать, – ответил тот. – А как на пацана-то посмотрел, так вспомнил, как на нас бабы да старики смотрели, когда отступали. И слова твои вспомнил.

– Это какие слова? – прищурился Гордеев. – О родине?

– О родине. И когда ты «максима» нес, все бубнил. Думал, не слышно тебя, да я услышал. Поначалу посчитал – с ума съехал, но так складно говорил, что поверилось. И сам не совсем темный, разумею обстановку.

Гордеев поморщился – было трудно унять неведомое внутри. Душа комом туго свернулась и болела, и боль эту было трудно унять. То, что он узнал – потрясло. Как тут сдержаться? Видимо, с руганью лишнее сказал. Что ж, слово не воробей…

– Последний бой, он трудный самый… – проронил Гордеев.

– Это точно, – согласился Васягин, протирая свой карабин.

Чуть в стороне прошли на бреющем два «мессершмитта». Заложили разворот, проходя над полем, а затем, чуть подскочив по высоте, скользнули к земле, открыв по кому-то огонь. Заходили на цель два раза, потом по большой дуге ушли в небо.

– Наших, похоже, накрыли, – сказал Васягин. – Не успели до лесу добраться.

– Жаль, коли побили, – вздохнул Гордеев. – Дайка, Петр Егорович, закурить.

– Ты ж не курил никогда, – поднял брови красноармеец, вынимая кисет, – говорил – курение убивает.

– Говорил, – кивнул Валентин Матвеевич. – А теперь обидно будет, коли не покурю перед смертью.

Васягин помог свернуть самокрутку Гордееву, сделал для себя и зажег спичку. Прикурили.

Смотрели на запад. Выдыхали дым к земле и разгоняли его руками. На поле много где еще тлело и дымилось, но мало ли?

– Идут, – спокойно сказал Гордеев и сунул окурок в землю, а напарник затушил слюной.

Немцы действительно не особо торопились. Первыми пылили три мотоцикла, следом два броневика, за ними две полуторки. Дальше не разглядеть – запылило. Ехали уверенно, без дозора. А чего бояться? Русские драпанули за речку, «мессера», что над полем круг сделали – это подтвердили.