Судьбы крутые повороты

За тополями, против избы Кузьмича, я осадил коня, убавил ход и повернул назад. И снова бес лихости и озорной удали одолел меня. Конь уже запальчиво дышал, но мне было в эту минуту все равно. Я знал, что теперь-то я въеду на свой двор победителем. И въехал бы, если б не Очкарик. Откуда его только вынесло на своем велосипеде! Он на хорошей скорости выскочил из проулка Юдиных, увидел несущегося гнедого, растерялся, круто затормозил и нажал на грушу гудка. Резкий рывок коня влево был таким неожиданным, что через секунду я уже сидел в дорожной пыли и, еще не чувствуя боли, смотрел вслед гнедому, который, сразу же убавив рысь и наступив на повод, остановился против наших ворот.

Я видел, как в мою сторону бежали отец, Мишка, мои младшие братья, Пашка и Трубичка. Но я уже вскочил на ноги, отряхивал со штанов пыль и стирал с локтей пиджака пахучий гусиный помет. Первым подбежал отец. Подняв перед собой на руки, он обнял меня и расцеловал.

— Спасибо, сынок!.. Молодец!.. Будет из тебя толк!..

Через полчаса, когда гнедой остыл и солнце с кирпичных сараев покатилось вниз, на рям, отец вышел во двор и, глядя на нас, ребятишек, вьющихся у ног лошадей, сказал:

— Пора поить. Ванец, ты как? — Отец посмотрел на меня и улыбнулся. — Ребра целы?

— Целы, папаня.

— На кого сядешь?

Я ничего не ответил, подошел к гнедому и, как старого друга, погладил его тонкий храп.

— А ты? — спросил он Мишку и, как я понял в эту минуту по его взгляду, предпочел бы, чтобы сын выбрал не спокойную рыжую кобылу, а серого в яблоках жеребца, который по всем приметам уступал только гнедому.

— Садись на серка, — в конце концов сказал он.

Каурый мерин достался Трубичке, рыжая кобыла — Пашке.

Когда отец распахнул ворота, мы все четверо уже сидели верхом. Однако и на этот раз мой жеребец не преминул проявить свой непокорный норов: два раза взвился на дыбы, но, наверное, решив, что этого всадника уже нет смысла сбрасывать, замер на месте и, когда я слегка ослабил поводья и пришпорил его бока, почти с места взял размашистой рысью. Я с трудом осадил его, когда выехали на дорогу, чтобы со мной поравнялись другие лошади.

— Мишка, давай первым, я догоню! — крикнул я брату, и он пустил в галоп серого жеребца в сторону кирпичного сарая, а мой, гнедой, не желая стоять на месте, плясал, пятясь назад, готовый по первой моей команде перейти на галоп и догнать остальных лошадей, уже поравнявшихся с Пашкиной избой.

Я быстро догнал ребят. Рыжая кобыла, высоко вскидывая задними ногами, подбрасывала Пашку, и тот от неумелой посадки, откинувшись назад всем телом, только и успел крикнуть мне:

— Ну и трясет же одрина!..

Каурого мерина я обошел, не доезжая до кирпичных сараев. С серым жеребцом, которого Мишка понукал галопом и бил по бокам ременными поводьями, мы несколько секунд шли «ноздря в ноздрю», но потом мой гнедой вдруг резко рванул вперед и вскоре голос Мишки уже звучал где-то сзади:

— Куда го-о-онишь?..

Когда поили лошадей, я по глазам брата видел, что он завидует мне. И была тому причина: он старше, он сильней, он в десять раз смелее и отважнее меня.

Лет двадцать назад на окраине нашего села была построена геодезическая вышка с семью площадками, которые мы называли этажами. Площадки каждого «этажа» соединялись крутыми, чуть ли не вертикальными лестницами, представляя из себя квадратный пятачок из метровых досок без перил. Так что при сильном ветре стоять на таком «этаже» было опасно. Как правило, смельчаки сидели или лежали, обозревая окрестности села, окруженного озерами и всегда зеленым рямом.

Я осмеливался забираться только на четвертый «этаж». Дальше боялся — голова кружилась. Пашка же Шамин и Трубичка лазали на пятый, и это меня втайне злило. Зато Мишка уже в прошлое лето добирался до последнего, седьмого «этажа», куда рисковали забираться только самые отчаянные и бесстрашные ребятишки села.