Судьбы крутые повороты

— Тварюга проклятая!.. — пустил вдогонку отец и, не дожидаясь, когда уже опомнившаяся баба обложит его чем-нибудь позаковыристей да погрязней, в сердцах плюнул и резко повернул назад, чуть не столкнувшись с Гошей.

— А ты чего тут вертишься?! — крикнул отец.

Гоша словно ждал вопроса. Улыбаясь во весь рот, проговорил:

— У тебя слюни не текут, а все-равно не пустили… Гы-гы…

Лицо отца стало белым как мел. Он даже остановился, в упор глядя на Гошу, переминавшегося с ноги на ногу.

— Чего тебе надо?

— Не пустили… Э, не пустили, — запричитал дурак, пританцовывая и размахивая руками. — Бригадир, а не пустили.

Подумав, отец через силу улыбнулся.

— Гоша, ты любишь конфеты?

— А кто их не любит?.. Они вон какие сладкие… Гы-гы-гы…

— Ну, тогда на вот тебе деньжонки, купи себе у Горбатенького леденцов. — Отец достал из кармана пиджака мелочь и, отсчитав на ладони, протянул ее Гоше. — Здесь двадцать копеек. Как раз на двести грамм. Да беги скорее, а то Горбатенький распродаст все леденцы и ничего тебе не достанется.

Мы переглянулись с Мишкой, поняв, что отец хочет отвязаться от дурака: он уже начинал играть у него на нервах. Зажав в кулаке мелочь, Гоша что есть духу кинулся через переезд в сторону Сибирской улицы и, повернув за «Заготзерно», скрылся из виду.

До раймага мы дошли молча. Со стороны школы тянулись стайки ребятишек и девчонок с набитыми сумками. Кончились занятия первой смены. Через двадцать минут прозвенит и наш звонок.

— Вот что, орлы, ступайте-ка в школу! — строго приказал отец, остановившись у дверей раймага.

Мишка хотел что-то сказать насчет уехавшей на совещание в город учительницы, я тоже пытался повторить свое вранье, но отец вовремя остановил нас.

— Хватит!.. Я понял все еще утром, да не стал останавливать, хотел разрешить вам маленький прогул… Но раз так получилось с поездом — надо идти в школу. Деньги отдам вечером дома. В школе их у вас, чего доброго, еще отберут.

Ослушаться отца мы не могли. Больше ничего не оставалось как идти в школу.

Кормачевские лошади

У аптеки, не дойдя до школы, мы встретили две доверху груженные мешками пароконные брички. На первой с вожжами в руках сидел рыжебородый мужик в выгоревшей на солнце фуражке. Я сразу узнал его и толкнул Мишку.

— Гля, кормачевцы едут!.. Наверное, на ярмарку. Смотри, — Данила.

Я показал на рыжебородого мужика, за спиной которого на возу сидела баба в клетчатом платке. Она тоже один раз приезжала с кормачевцами. Я узнал ее по слегка раскосым глазам и круглому, как яблоко, лицу. Ожидая подводу, мы с Мишкой остановились. Он тоже узнал Данилу. Кормачевцы всякий раз, когда приезжали на базар или сдавали государству шерсть, то, как правило, останавливались у нас. За постой кое-чего и нам перепадало: то привезут мешка два пшеницы, то — если приезжали зимой — короб мороженой рыбы, а, глядишь, приволокут и небольшой возок хорошего сена. Мужики, как правило, привозили с собой четверти три самогона-первака. Я примечал, что в дни их постоя, отец наш почти всегда вечером, после работы, ходил под легким хмельком и пребывал в хорошем настроении. Если выпадал случай и лошади были свободны, он ехал в лес, возвращаясь поздно вечером с двумя возами дров, которые мы тут же распиливали на коротыши и убирали в сени, в баню, в чулан, маскировали на сеновале: лесничий у нас был мужик непьющий и строгий. За рубку леса без билета налагал на нарушителей штрафы. А чтобы купить билет, приходилось ходить к нему не раз и не два. Иной ходит-ходит, потом плюнет, потихоньку наймет быков на стороне, выберет ночь потемнее и с родственником или с соседом такой возище навалит, что быки аж пыхтят на подъеме.

Встретившись взглядами с рыжебородым кормачевцем, я крикнул ему:

— Дядя Данила, вы к нам?

Данила узнал меня, остановил лошадей.

— А-а… Это ты, Ванец?! Ну, как там ваши, все живы-здоровы? Как батька с маткой?

Дядя Данило выделял меня среди других братьев. Ему очень нравился мой почерк. Последний раз, когда кормачевцы останавливались у нас, я переписывал Даниле заявление в суд. Его сосед еще два года назад ударил колом по спине годовалого теленка Данилы, забравшегося в соседский огород и потравившего несколько вилков капусты. Теленок стал чахнуть и через две недели околел. Вместо того чтобы как-то загладить свою вину перед Данилой, сосед-пьяница кричал на все Кормачи, обещая тем, у кого зайдет в его огород корова, порешить и корову. Такой у него был характер.

— Отец-то ничего… да вот маманя, — ответил я, не зная, как сказать про маму.

— Что маманя? Ай прихворнула?

— Да нет… Нас теперь не шестеро, а семеро, — сказал я и сам себе удивился, какие хорошие слова нашел, обойдясь без слова «родила».

— Опять парень? — бросила с воза раскосая баба в клетчатом платке и всем телом подалась вперед.

— Нет, девочка.

— Ну, слава Богу. Маня так хотела девочку!.. Где она сейчас, дома?

— Нет, пока еще в роддоме.

— Вы в школу? — спросил Данила и только теперь узнал Мишку. — Да это никак ты, Мишуха?

— Я, дядя Данила, — сконфуженно ответил Мишка, слегка обидевшись тому, что остался за бортом нашего разговора.