Судьбы крутые повороты

С одиннадцати утра до четырех вечера я проводил время на семинарах в институте, просиживал часами в библиотеке. Мой факультет «атомного ядра», как его называли в просторечии студенты, на три четверти состоял из демобилизованных фронтовиков. Шинели, бушлаты, кирзовые сапоги, протезы — все это было для первого послевоенного года обычным явлением. Хлынувшая с полей войны солдатская братия училась жадно. Девочки-москвички, выходцы из семей с достатком (а их было на сотню демобилизованных не более пятнадцати человек), одевались модно, некоторых даже подвозили на машинах. На нас, шинельную братию, они как-то не особенно обращали внимания, и, если улыбались, то снисходительно, больше из вежливости.

Однажды тетя Настя принесла от кого-то из соседей патефон, чтобы я мог проиграть купленные с рук у метро пластинки с записями Леонида Утесова и Клавдии Шульженко — кумиров моего поколения. Под их песни мы учились танцевать вальс и танго. Видя, в какой восторг привел меня джаз Утесова, тетя Настя поведала мне, что артист живет здесь рядом, на Краснопрудной. Я встрепенулся.

— И вы видели живого Утесова?

— Да, сотню раз. В прошлую зиму и осень я прирабатывала, убирала снег у их дома. Мы даже здоровались при встрече. Он всегда ласково улыбался.

С тех пор я потерял покой. Ежедневно, медленно прогуливаясь у дома на Краснопрудной, старался не пропустить ни одного мужчины, выходящего из-под арки дома. Меня даже приняла за грабителя старая толстая дворничиха.

— И щево ты тут ходишь кажный день? — говорила она с характерным татарским акцентом. — Щево смотришь в окна по этажам? Щево ты потерял в этом доме?

Я не знал, что ей ответить, и во время следующей прогулки решил рассеять ее подозрения.

— Мне сказали, что в этом доме живет Утесов. Я очень хочу его повидать.

— Защем тебе он понадобился?

И тут я дал маху, еще больше усилив ее подозрения своим вопросом:

— Может быть, скажете, в каком подъезде он живет?

Дворничиха достала свисток и дважды громко свистнула, взмахнув рукой в сторону входа в метро «Красносельская», где прохаживался постовой милиционер. Он пересек улицу, выслушал дворничиху и потребовал у меня паспорт.

— Пройдемте.

— Куда?

— По месту прописки.

Каково было удивление милиционера, когда я привел его в каморку к тете Насте, которую он видел каждое свое дежурство. Увидев на раскрытом патефоне пластинку Утесова, он по-хорошему улыбнулся.

— Теперь все понятно. Что, любимый артист?

— Он, да еще Клавдия Шульженко. Они нам так помогали своими песнями на войне! И вот я узнаю, что знаменитый артист живет в двух минутах ходу от моего дома. Очень хотелось повидать его.

Милиционер положил мне на плечо руку.

— Вряд ли тебе удастся его встретить. Машина за ним подходит к самому подъезду. Да и сейчас он уехал на гастроли.

Так я и не увидел своего кумира. Не удалось встретиться и с богиней моего воображения Клавдией Шульженко.

Вот и сейчас, когда русые кудри мои побелели как снег, я не могу без глубокого волнения слушать песни Утесова и Шульженко. В душе просыпается молодость, память уносит в далекие предвоенные годы. Если меня попросили бы заполнить анкету с вопросом «Ваши любимые русские певцы?», я, не задумываясь, ответил бы: Федор Шаляпин, Сергей Лемешев, Иван Козловский, Леонид Утесов и Клавдия Шульженко.

Думаю, что в этом раскладе у меня уже больше ничего не изменится.

В середине декабря мне повезло. Брат договорился с комендантом своего общежития, и мне разрешили проживать в его комнате аж до 15 января. С Сергеем жил лишь один химик, который уехал на целый месяц в командировку на Дальний Восток для проведения каких-то экспериментов.

Теперь каждую неделю я получал свежее, пахнущее прохладой, отглаженное постельное белье. Даже подушка была не ватная, как у моего брата, а пуховая, привезенная аспирантом-химиком с Украины. Первое время я страдал бессонницей. В студенческом клубе на нижнем этаже почти каждый вечер то устраивались танцы, то крутили кино, то выступали с концертами знаменитые артисты, которых мое поколение знало по кинофильмам. После одного из таких концертов, где мхатовцы Алла Тарасова и Анатолий Кторов сыграли сцену из спектакля «Анна Каренина», я, до предела взволнованный, не мог уснуть всю ночь. Я сочинил длинное страстное стихотворение, посвященное красавице Тарасовой, в котором признавался актрисе в любви неземной, возвышенной, готовой на подвиг. Разбирая завалы старого архива, я так и не нашел этого стихотворения. Но любовь к очаровательной Тарасовой не покидала меня всю жизнь. Несколько лет назад при посещении Введенского кладбища я положил на ее могилу четыре алых розы…

Тетя Настя, узнав, что брат надежно пристроил меня в общежитии, очень расстроилась. Обеспокоен был и Вовка, как-то сразу потерявший аппетит и получивший в день моего переезда сразу две двойки.