Судьбы крутые повороты

Трогательным и памятным эпизодом моей попытки завоевать Москву была минута, когда мы с братом, подхватив свои фанерные крашенные охрой чемоданы, вышли из вагона пассажирского поезда дальнего следования, такие поезда, как этот, в те годы в народе называли «пятьсот веселыми», на перрон Казанского вокзала. В темном московском небе сверкали ослепительные вспышки.

Мы, солдаты войны, знали, что после освобождения больших городов Москва давала залпы из двадцати четырех орудий. Но в честь чего сегодня, в обычный ноябрьский вечер, когда уже полгода как кончилась война, салютовала столица? Я задал этот вопрос носильщику с медной бляхой на груди, и он гордо ответил:

— Да сегодня же праздник! День артиллерии и ракетных войск!

С минуту, пока небо полыхало огнями, мы с Сережей стояли молча. Брат взволнованно пожал мне руку и сказал:

— Поздравляю.

— С чем? — не понял я брата.

— Хорошее предзнаменование. Возьмешь Москву.

Брать Москву я начал не самым героическим образом. В студенческое общежитие на Стромынке, как ни уговаривал Сережа вахтершу, меня не пустили. Тогда он повез меня на Верхнюю Красносельскую улицу, надеясь пристроить там. По дороге брат рассказал, где мне предстоит жить. Пожилая беженка со Смоленщины, у которой немцы сожгли избушку и убили мужа, дошла вместе с восьмилетним сыном до Москвы. Христом-Богом она упросила дежурного по вокзальной милиции помочь ей устроиться на любую работу с общежитием. Лейтенант оказался человеком душевным, полчаса звонил по разным ЖЭКам и еще каким-то учреждениям. В конце концов он пристроил бедную беженку дворничихой. И вот Сережа привез меня к ней.

Тетя Настя, так звали беженку, далеко не молодая, измученная непосильными трудами и бедами войны, несла на себе печать глубоких страданий и невзгод. Сережа уговорил ее приютить меня хотя бы на пару недель.

Это было мое первое пристанище в крохотной московской комнатушке насыпного барака, который когда-то был просто чуланом без окна. На полу тетя Настя постелила старый полосатый матрац в ржавых клетках. Одеялом служила моя шинель, а подушку я кое-как набил паклей, принесенной из соседнего магазина. Основным преимуществом этого жития-бытия оказалась договоренность дворничихи с милицией прописать меня на три месяца в должности младшего дворника на бесплатной квартире. Так началась моя московская жизнь.

Сережа у кого-то из друзей узнал, что Московский механический институт на улице Кирова открыл прием на подготовительное отделение. Меня, как фронтовика с хорошим аттестатом, приняли легко, даже пообещали, что при удачной сдаче вступительных экзаменов дадут общежитие в Лосиноостровской, в 20 км от Москвы.

Зима 1945 года выдалась снежной и метельной. В работу дворника я втянулся быстро. По утрам и вечерам сгребал снег в валы на мостовой и в огромном коробе на салазках завозил его во двор. После заморозков острым скребком колол ледок, подметал дорожку и тротуар, ведущие к метро «Красносельская». В то время я основательно пристрастился к куренью. Хорошо еще, что послушал Сережу и набил солдатский вещмешок крепким сибирским самосадом, нарубленным младшим братишкой Петькой. К постоянному чувству голода уже привык. Благо, что получил в институте карточку на 550 граммов хлеба и кое-какие сухие продукты. Хлеб съедал, что называется, за один присест. Когда тетя Настя кормила своего сына — второклассника Вовку, я, слушая, как она уговаривает его съесть тарелку супа или щей, буквально исходил слюной. Запах супа дурманил голову. Но однажды Вовка взбунтовался:

— Почему ты дядю Ваню не заставляешь есть? Если он будет есть, то и я буду есть.

Тетя Настя помолчала, а потом, налив полную тарелку борща, поставила ее на стол рядом с Вовкиной. Я возликовал, тем более, что она положила рядом еще и ломоть ржаного хлеба. Вовка, вытаращив глаза, восторженно смотрел на меня. Тогда я предложил ему есть борщ наперегонки. Лидерство выиграл мальчик, и довольная Настя вся просияла от столь удачного опыта.

Позже я узнал, что, кроме выполнения дворницких обязанностей, Настя убирала в соседнем магазине. Как беженку и вдову ее жалели, подбрасывали продукты. Почувствовав, что я не нахлебник, дворничиха стала поощрять наши застольные соревнования с Вовкой, и я теперь постоянно обедал, когда он приходил из школы. Чтобы чем-то ответить на доброту Насти, я стал все чаще подменять ее на фронте борьбы со снегом. Дворничиха оценила мое старание, обшила старой простыней полосатый матрац, откуда-то принесла старенькую расшатанную раскладушку, и я на полметра поднялся над уровнем холодного пола.