Судьбы дорога

Увидев сына таким, Анна Васильевна разом помолодела, она обняла его и, едва дотянувшись, поцеловала.

Знакомая дорога, как и прежде, радовала красками поздней осени, но на этот раз она казалась не такой длинной. Вот она пошла под уклон, на горизонте, за синей дымкой угадывались очертания горного берега реки. Показались окраинные деревянные дома, а над ними, возвышаясь златоглавым великаном, светили купола православной церкви. Друзья прибыли в районный центр.

Воробейчик направился в военкомат, где его ожидал подполковник Бородин. Коротко обменявшись приветствиями, они зашагали к призывному пункту. Здесь было многолюдно, особенно из числа провожающих своих сыновей и родственников. Кто-то играл на гармошке, люди пели песни, плясали. Влюбленные рекруты, не стесняясь, окружающих, обнимались, миловались со своими подругами.

Выслушав приветственный доклад своего заместителя, военком Бородин, высказал отеческое напутствие и представил будущим солдатам капитана Воробейчика.

Слегка смущенный боевой офицер рассказал о себе, боевых друзьях-афганцах и, пожелав призывникам отличной службы, напомнил, что настоящий мужчина это тот, кто защищает Отечество в лихую годину и в мирное время.

Анатолий видел, как на него восхищенно смотрит собравшийся народ. Любуясь капитаном, родители призывников, должно быть, верили, что придет время и их дети станут славной когортой защитников родного Отечества. И от этих взглядов – благодарности и любви, сердце капитана трепетало от счастья. Но в то же время Воробейчика охватывала неизмеримо трагическая грусть по ребятам, вернувшимся на родину, не услышав добрых слов, – в цинковых гробах, грузом 200.

Вот пришел из города автобус, приехавший офицер, приняв по списку молодых и, отдав честь присутствующим, провожавших новобранцев, сел на переднее сиденье. Автобус под напутственные крики родных и друзей, подав длинный сигнал, отправился в длинную дорогу.

После церемониала взбодренный военком пригласил Анатолия в гости. За столом царствовала Нина Сергеевна, порозовевшая, одетая по-праздничному, с искорками в добрых глазах, она угощала гостя своими кулинарными секретами.

Анатолий вдруг увидел на стене репродукцию картины Левитана «Золотая осень», он даже встал, чтобы ближе видеть. На ней тоненькие осинки и березки смотрятся в холодную синь реки и вызывают щемящую грусть. Воробейчик улыбается.

– Василий Иванович, – у меня дома такая же картина, но ваше полотно больше раза в четыре. И как я понимаю, чем больше формат пейзажа, тем сильнее он впечатляет.

Мужчины стоят рядом, обсуждая фрагменты картины. Хозяин дома поясняет:

– Эта картина Исаака Ильича являет собой философские размышления о матушке природе России, о ее красоте и богатстве. Тернист путь художника в поиске истины, образов, индивидуальности. Психика Левитана давала сбои. Душевная угрюмость держала его за руки во время работы. Он долго не мог, не умел писать светло и прозрачно. Тусклый свет лежал на холстах, краски хмурились. Он никак не мог заставить их улыбаться. К Левитану приходили приступы болезненной хандры. Она усиливалась от недовольства своими работами, от сознания, что рука не в силах передать в красках то, что давно уже созрело его свободное воображение. Два раза во время хандры Левитан стрелялся, но остался жив.

– Да, уж, – качая головой, соглашался Воробейчик, – тернист и не легок путь художника – живописца.

За разговорами время прошло незаметно. Капитану в гостях было хорошо, но ему не терпелось скорее увидеть ту, ради которой он приехал в Волгино в этот предпраздничный день, увешанный красными флагами и приветственными транспорантами. Услышав сигнал подъехавшей машины, Воробейчик, поблагодарив гостеприимных хозяев, тепло с ними попрощался.

Вот и аптека. Семен остановил машину. Воробейчик, прихватив подарок и, уже открыв дверку на выход, вдруг увидел стоящих женщину и мужчину. Анатолий сразу узнал Наташу, она стояла рядом с незнакомцем, казалось он стремился к ней, а она не отталкивала и больше слушала, чем говорила. Лицо её казалось отрешенным, а собеседник, неуклюже положив на ее плечо руку, что-то говорил. Эта мизансцена вызывала у Воробейчика неприятные чувства. Он даже хотел выйти из машины и разъяснить ситуацию, но по виду мужчина был трезв. Анатолия осенила мысль: «А если это ее муж? Есть сын, значит, есть отец – куда я лезу?.. Я об аптекарше ничего не знаю, ведь, говорят же: „чужая жизнь – потемки“. Вот те на-а!.. А я все думаю о ней днями и ночами, значит, все это мираж?.. Какой же я – пацан: дурак – контуженный!» Глянув на молодую пару еще раз, где мужская особь что-то бормотала Наташе на ухо, капитан, скрипнув сиденьем, толкнул водителя в плечо. Уазик Семена помчался домой.

Журавлёв, видя, как изменился в лице его друг, о чем думал, терзался, мучился, всю дорогу молчал, понимал, – что сейчас вмешиваться и о чём-то спрашивать, не следует.