Судьба открытия

Черепанов принялся наливать в жестяную кружку квас. Осторожно наклонял глиняный кувшин. Увидев, что немец все-таки идет к крыльцу, крикнул:

— Нету там никого, нету!

В это время распахнулось одно из окон, из него высунулся, как утиный клюв, нос Макара Осиповича. Фельдшер, оказывается, был в своей аптечке.

— Доктор! — громко сказал Крумрайх.

Фельдшер понимающе кивнул, закрыл окно.

С Макаром Осиповичем это уже несколько раз случалось: услышав, что на руднике крупное несчастье, что предстоит тяжелая, опасная работа, он прятался и со спасателями по тревоге не выезжал. Так было и сейчас. Ночью он не захотел поехать на «Святой Андрей», думал: обойдется, если не попасть Терентьеву под сердитую руку. Мало ли: сказать — проспал, и дело с концом.

Крумрайх долго ждал фельдшера, сидя на крыльце. Прошло, наверно, с полчаса. Только тогда Макар Осипович. звякнув отмычкой, закрыл за собой дверь комнат Лисицына, озираясь прошел по коридору и осклабился: «Ник Картер! Хе!» Осклабившись, выглянул во двор.

— Прошу, — сказал он немцу, — в задушевном смысле пожаловать на сердечную беседу.

В аптечке Макар Осипович достал из-за пазухи — Крумрайх прочел:

«Меня, Климент Аркадьевич, преследуют… Даже журналы опытов я не имею возможности хранить. Сейчас мне их заменяет небольшая записная книжка, которую ношу всегда с собой. Чтобы она сбереглась при всяких передрягах, ношу ее в плотном металлическом футляре…»

«Русский варвар!» подумал Крумрайх.

Было уже за полдень. Надшахтное здание «Святого Андрея» окружала толпа. Казалось странным, неестественным — толпа безмолвствовала. Если закрыть глаза, легко было представить, что вокруг нет ни души, что по пустой площади у здания только ветер перекатывает горячую пыль.

Сотни людей стояли молча. Солнце их жгло, а они стояли, опустив головы. Кто-то громко вздохнул. Протяжным воплем прозвучал плачущий женский голос. Плач оборвался — снова стало тихо.

— Нет? — спросил старик в выцветшей бурого цвета рубашке, заглядывая в ворота.

— Нет, — ответил кто-то басом из-за ворот.

По толпе, как шелест листьев в лесу, прокатились вздохи.

В ночной смене было около сорока шахтеров. Случился взрыв — никто из-под земли не вышел. Потом приехала спасательная команда. С надеждой ждали ее возвращения из шахты. Каждый, у кого в ночной смене был близкий человек, думал о своем брате, отце или муже: «Моего спасут». Но прошел час, другой, пять часов, десять часов, а спасатели из-под земли не возвращались.

Терентьев сидел в конторе рудника, сжав ладонями щеки. Не только он один — все бывшие в конторе понимали: у каждого спасателя запас кислорода с собой на два часа, а прошло с тех пор, как они спустились, десять… нет — Терентьев посмотрел на часы, — одиннадцать уже часов.

Он ударил кулаком по столу, встал на ноги. Крикнул:

— Есть на станции еще три аппарата! Привезу их, сам пойду! И давайте мне двух добровольцев в помощь. Нечего!

Рядом с ним стоял седой благообразный человек в белом кителе и форменной фуражке.

— Иван Степанович, оставьте, пожалуйста, — сказал этот человек.

Это был окружной инженер — облеченный властью чиновник из горного надзора. Случайно прошлой ночью он оказался на соседнем руднике; утром, узнав о несчастье, приехал на «Святой Андрей».

— Не теряйте голову, Иван Степанович, — сказал он и положил Терентьеву на плечо руку с подагрическими, узловатыми пальцами, с золотым обручальным кольцом. — Ну, пойдемте, — решил он подумав, — еще раз спросим. Пойдемте, если хотите.

Они вышли вдвоем: впереди — Терентьев, за ним — седой чиновник.

На нижней площадке надшахтного здания, откуда черным колодцем уходил в землю ствол шахты, молча сидели старые, опытные шахтеры, вслушивались в звуки, доносящиеся из-под земли.

— Что нового, отцы? — спросил окружной инженер бодрым голосом.

Один из шахтеров приподнялся.

— Взрывы, — проговорил негромко, — надо думать, повторяются, обвалы… Сколько людей, ваше благородие, ни за что… До такого допустили рудник!

В этот миг в стволе шахты опять тяжко ухнуло.

— Видите? — сказал окружной инженер Терентьеву, кивнув на зияющую посреди каменного пола, окруженную дубовыми столбами четырехугольную яму. — А вы хотите! — И приблизился на шаг к шахтерам, снял фуражку, перекрестился. — Значит, братцы, — сказал он, посмотрев строгим взглядом, — так господь бог рассудил! На бога роптать, сами знаете, грешно.

Иван Степанович вернулся в контору. Вскоре услышал разговор:

— О-о, я буду вам благодарен!

— Да, я это заметил. Поярков положил в карман… вот именно, как вы назвали: вроде портсигара. Большой такой портсигар. Карман застегнул английской булавкой, сверху брезентовую куртку надел, потом спасательный аппарат. Так в шахту и ушел.

— О-о, — стонал кто-то — голос с нерусским акцентом показался знакомым, — майн готт, какой великое горе!