Судьба открытия

Размышляя о неведомых трудах «рыжего штейгера», о своих двух-трех удачах, Петр Протасович пришел к выводу: во-первых, проблема синтеза глюкозы непосредственно из газов — вещь осуществимая; во-вторых, решать ее нужно в коллективе, владеющем всеми тонкостями химии углеводов.

Зберовский между тем писал ему на рудник чуть не каждую неделю: «Приезжайте!»

Как можно было не принять такое приглашение? Одним словом, Шаповаловы поселились в Москве.

— Тебе не жалко покидать Донбасс? — спросила Клава в то утро, зимой, когда уже все было готово к отъезду. Сама она только что пришла из школы с покрасневшими, заплаканными глазами: передала свой класс другой учительнице, простилась с каждым из своих школьников.

Петр Протасович не сразу ей тогда ответил. Он поскоблил ногтем иней, намерзший на окне, подышал на стекло — среди инея оттаял небольшой кружок, — заглянул туда. Увидел дома участка «Подземгаз» — дома были разрушены немцами, после войны их восстановили; увидел дорогу на Четвертый рудник, бывший Русско-Бельгийский, — дорога кажется пустынной, а рудник добывает уже больше угля, чем до войны, и раз в пять больше, чем добывал до революции; главный инженер его, кстати, — Василий Танцюра. За крышами домов, засыпанными снегом, Шаповалов увидел надшахтное здание Седьмого-бис. Там, подумал он, по-прежнему Хохряков. Восстанавливает и строит. Жив оказался, в партизаны ушел; теперь говорит: Седьмой-бис станет лучшей в мире шахтой. И Петр Протасович отвернулся от окна, посмотрел на Клаву, сказал:

— Еще бы не жалко. Еще как!

Сейчас, спустя несколько месяцев, они шли под руку no улице Горького. Клава постукивала каблучками туфель, оглядывалась на подъемный кран, снимающий с грузовика сорокалетнюю липу. Шаповалов, опустив голову, рассуждал про себя: «Из сосновых опилок выделили клетчатку — пятьдесят три процента. Но ферменты какие-то, наверно, остались. Потому и возникают нежелательные изомеры…»[5]

Он даже во сне прошлой ночью видел, будто крахмал, целая куча крахмала на глазах превратилась не в солодовый сахар, как надо, а в его вредный изомер — целлобиозу, негодную для человеческого организма. И сейчас Петр Протасович шел, о том же думал.

Мысль об изомерах, что получаются рядом с полезными продуктами при опытах по переработке древесины, теперь тревожила всех сотрудников лаборатории Зберовского.

У профессора Зберовского — крупное, широкого размаха дело. На первый взгляд казалось — пустяк: Григорий Иванович нашел наконец вещества, в присутствии которых давно известный процесс гидролиза клетчатки — разложение клетчатки водой до простейшего из углеводов, до глюкозы — идет по-новому. Во-первых, оно идет уже без расхода серной кислоты, в обычной, неподкисленной воде. Во-вторых, оно идет быстрее, чем в современном гидролизном производстве. И, в-третьих — самое главное, — вся полученная глюкоза тотчас превращается в соединения более сложные, чем она: в соединения, среди которых основное место занимает солодовый сахар, к концу процесса преобразующийся в крахмал.

Советская общественность сразу оценила будущность нового открытия. Еще шла война, когда для изучения его и усовершенствования создали специальную лабораторию.

Опыты, продолжавшиеся уже несколько лет, показали: вещества Зберовского сами не расходуются — могут служить годами, а химический распад клетчатки в их присутствии приводит к превращению ее в крахмал. Если же остановить процесс в нужный момент, не доводить его до конца, то вместо крахмала получается патока или солодовый сахар.

Получить из древесины доброкачественную пищу! Это, конечно, огромная победа. До сих пор гидролизные заводы вырабатывают из древесных отходов лишь спирт, необходимый для производства синтетического каучука, да, пожалуй, чистую глюкозу, например для техники, для отделки тканей. А здесь — перспектива массового производства пищевых продуктов! Это будет важно и на севере, где бескрайные хвойные леса, и на юге, где не по дням, а по часам растут гигантские эвкалипты. Разве перечислить сейчас, какие возможности это откроет в будущем?

И дешево, дешево выходит!

Однако скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Путь от колб и пробирок до небывалых еще лесокрахмальных заводов — профессор Зберовский видел с самого начала — нелегкий путь. Возникли препятствия, одолевавшиеся с трудом, В том же сосуде, в том же растворе, где шел гидролиз клетчатки, рядом с крахмалом и сахаром образовывались бесчисленные их изомеры — углеводы с другими, часто неполезными свойствами. Надо было заглушить все побочные ветви процесса, превратить все ненужные изомеры только в крахмал и сахар.

Кое-какие результаты тут теперь достигнуты. Некоторые превращения уже осуществлены. Но впереди еще остался непочатый край работы.