Судьба открытия

— Не разумею. Нет, не разумею.

Поезд снова подходил к какой-то станции. Колеса застучали по стрелкам; за окном замелькали постройки: белые двухэтажные коттеджи, затем большие серые дома с зеркальными витринами магазинов, бульвар с невысокими еще деревьями, за ним — канатная дорога к коксо-бензольному заводу и, наконец, огромное надшахтное здание, подъездной путь к нему, эстакада, сортировка, погрузочные бункеры,

— Ну, Клавочка, — сказал Шаповалов, — уже Седьмой-бис. Мы приехали, — сказал он Крумрайху и принялся доставать с багажной полки чемодан.

— Как? О-о! Не может быть! Та станция? О, мой сердце…

Крумрайх кинулся к окну.

Ничего, ничего похожего на то, что было прежде.

Ему опять стало неприятно: «Скифы! Что они понастроили тут?»

Вот здесь он ехал когда-то в санях; была ровная степь, вез его чернобородый кучер. А на станции провожал фельдшер Макар Осипович. «Представитель мировой цивилизации, — да, русские любят цветистые фразы!» Как, подумал Крумрайх, ему тогда не посчастливилось: чуть-чуть не задушил тот бешеный рыжий… Дешевый синтез углеводов… Сокровище какое ускользнуло! «Майн готт, какое сокровище! Вот если бы мне…»

Вместо приземистого станционного домика перед окном вагона теперь двухэтажный каменный вокзал. Бывшие попутчики уже идут по перрону. Господин несет большой чемодан, фрау — маленький чемоданчик.

«Она куда приятнее, чем Эмма… Но все-таки славянка. Такую, герр Крумрайх, хорошо бы в горничные получить себе… А этот, наверно, большевистский комиссар».

Снова два звонка, гудок, и поезд покатился дальше.

Немец глядел в окно. У него были тусклые голубоватые глаза, а под глазами висели мешочки.

Ему казалось, будто среди удаляющихся рудников он видит темный пологий конус — терриконик «Святого Андрея».

«Если бы притти сюда хозяином и властелином… Как можно взять реванш у судьбы! Я тебе, рыжий варвар! — Крумрайх грозил в окно пальцем. — Я тебе!»

Потом он вспомнил о Гитлере. Молодец, подумал он: три часа маршировали солдаты, и Австрия — в руках фюрера. Вот это хватка! Еще немного маршировали — Чехословакия в руках фюрера. Говорят же, говорят о восточных просторах, о жизненном пространстве для Германии… «Раса господ». Может, наконец и сбудется? Может, не зря болтают?

«Доннерветтер! Никакой тогда Вергау…»

И немец облизал пересохшие губы.

Прошло еще два года.

Захлебываясь, кричало вражеское радио: «От главной квартиры фюрера. Доблестная германская армия вступила в города…»

Она действительно тогда, фашистская армия, вступила в ряд советских городов — несла с собой смерть, разрушение, насилие, надругалась и грабила, уводила людей в неволю.

Донбасс стоял в развалинах.

Хохряков сам взорвал электроподстанцию, насосы, подъемные машины, надшахтное здание — вывел из строя рудник Семь-бис: нельзя оставлять шахту врагу. Он плакал, усаживаясь рядом с шофером, а тот торопился: то справа, то слева падали немецкие снаряды. «Всё? Ну, всё?» спрашивал шофер и уже включил рычаг скоростей, поддерживал ногой педаль сцепления; отпустить педаль, и они поедут. Хохряков посмотрел на дымящиеся обломки стен и закрыл глаза ладонью. Сказал, помедлив: «Поезжай».

Через неделю в поселке шахты Семь-бис появился Крумрайх.

Он сидел в покинутой кем-то комнате. На нем был офицерский мундир. На столе перед ним стоял лакированный радиоприемник. Приемник хрипло говорил: «От главной квартиры фюрера. Доблестная германская армия…»

— Зо-о, — протянул Крумрайх и потер от удовольствия руки.

Он придвинул к себе широкий блокнот, достал из кармана автоматическую ручку, принялся писать.

Перечитывал и снова писал. Слова казались убедительными — именно то, что надо, Пункт первый: для снабжения наступающей армии, для обеспечения транспорта необходим каменный уголь. Пункт второй: господин гаулейтер знает — но тем не менее Крумрайх об этом докладывает, — большевики взорвали, привели в полную негодность технические сооружения всех шахт. Пункт третий…

В радиоприемнике после щелканья, шипенья, какого-то мяуканья загрохотал военный марш. Немец усмехнулся, стал насвистывать. Покачивая в такт маршу головой, опять взялся за ручку.

Пункт третий: по свидетельству местных жителей, легче всего поддается восстановлению давно заброшенный рудник, называемый «Святой Андрей». И мнение экспертов склоняется к тому же. Пункт четвертый: целесообразно расположить в районе «Святого Андрея» концентрационный лагерь; две-три сотни военнопленных, желательно из донецких шахтеров, восстановят рудник в самый короткий срок. Затрат никаких не понадобится. Вместо подъемной машины, вместо водоотливных устройств можно использовать живую силу. А он, Крумрайх, — пусть господин гаулейтер сочтет это за проявление преданности фюреру, — берется лично руководить восстановлением рудника и обещает очень скоро дать доблестной германской армии значительное количество угля. Он, Крумрайх, оправдает надежды господина гаулейтера. Прежде, чем прибудут горнорудные батальоны…

И письмо закончилось восклицанием: «Хайль Гитлер!»

— Зо-о… — сказал немец, опять потирая руки.