Он лежал на животе и, повернув голову набок, наблюдал за сосредоточенным, нежным, с легким загаром девичьим лицом. Никогда в жизни он не испытывал всеохватывающего, как лесной пожар, чувства влюбленности, хотя в душе носил мечту о встрече с такой, которая пробудит в нем чувство любви. «А может, это она и встретилась?» - мелькнуло в мыслях, и жарко стало в груди.
- Как ты попала в кавалерию? - спросил Андрей.
- Закончила медучилище. Вызвали в военкомат, вспомнили, что я немного занималась конным спортом. И вот я здесь… Идет война, сколько людей сейчас истекают кровью на полях битв, а я врачую насморки и поносы.
- Не торопись, впереди у тебя будет работенка!
- Знаю ведь! Но во мне неизлечимый интерес: испытать, пережить, самой быть там, где все на грани… Жажда такая. Наверное, это нехорошо, я об этом помалкиваю.
Оленич удивленно думал о беспокойной душе Соколовой. Неужели она искренне жаждет потрясений, чтобы потом успокоиться? После бури всегда приходит длительная тишина.
- Спасибо за помощь, мне без тебя было бы труднее справиться со всеми этими ушибами и ссадинами. Будем друзьями, Женя?
Девушка хмыкнула, хитровато покосилась на него, подняв темные шелковистые брови.
- Будем, - с улыбкой произнесла она.
В комнату без стука вошел капитан лет пятидесяти, со строгим худощавым лицом и с запавшими, скептически прищуренными глазами. Голос у него чистый и резкий. Капитан произносил каждое слово четко, точно отдавал команды. Представился, словно отрапортовал, приложив ладонь к козырьку:
- Капитан Истомин, командир стрелковой роты. - Недовольно посмотрел на Соколову: - Почему долго возитесь с этими мальчишескими царапинами?
Военфельдшер слегка смутилась, но смело подняла на капитана глаза:
- Если царапины не обработать, могут образоваться язвы. Впрочем, я уже закончила, товарищ капитан.
Женя вышла. Истомин спросил:
- Воевали?
- Так точно! С первого дня войны.
- Вы что, лейтенант, романтик? Играете отчаянного рубаку? На авторитетик работаете?
Андрей просто опешил, не нашел, что сказать, и лишь приподнялся на кровати, почувствовал себя уязвленным. Но сдержался и спросил с иронией:
- Почему же вы, капитан, не объездили Темляка? Ведь прекрасный конь!
- Мне конь не положен. Рота придана вашему полку временно.
- Думаю, вы бы не справились с таким конем.
- Не советую прыгать на меня: я не Темляк - сброшу.
Истомин вышел, а Оленич спросил сам себя: зачем он приходил? Знакомиться? Ну и ну!
До вечера лежал на кровати и читал боевое наставление по станковому пулемету «максим». Он не обращал внимания на своего связного, который почти неслышно входил и выходил, что-то вносил, что-то уносил. Поэтому не заметил, как вошел комэск Воронин. Услышав голос старшего лейтенанта, словно очнулся.
- Чем тут занимается наш герой? - увидев, что Оленич поднимается с кровати, Воронин попытался остановить: - Лежите, лежите, если вам удобно. Военфельдшер не любит, когда нарушают установленный ею режим.
- Мне в любом положении удобно. К тому же я не раненый и не больной. Лежу, готовлюсь к занятиям…
Воронин не сел, продолжал медленно ходить по комнате. Совсем еще молодой человек, может, даже моложе Оленича. Высокий, с тонкой талией и широкими плечами, он похож на мальчишку-переростка, которому гимнастерка великовата. Голова кажется маленькой по сравнению с крупным туловищем, нос курносый, веснушчатый. У Оленича было такое впечатление, что Воронин избегает встречного взгляда, отводит глаза в сторону. Руки - за спиной, пальцы плотно сплетены. Хромовые сапоги комэска поскрипывали, никелированные шпоры позванивали. Он был явно смущен и не находил себе места. Но потом все же спросил:
- Не жалеете, что так произошло?
- Благодарю, командир! - воскликнул искренне Оленич. - Разве есть иной способ объезжать коней?
- Тогда все в полном порядке! - Воронин впервые посмотрел в глаза командиру взвода. - Мне бы не хотелось, чтобы вы восприняли все это как дешевый розыгрыш.
Оленич незаметно любовался умением старшего лейтенанта держаться: в движениях, в умении говорить, в обращении с подчиненными - сдержанная властность, уверенность в себе. И мальчишеская худоба и угловатость не уменьшали командирского вида этого юноши.
Командир эскадрона как будто бы немного расчувствовался:
- Главное, вы сразу завоевали много - и симпатии личного состава, и великолепного коня. Не каждому офицеру так везет.
Воронин козырнул и вышел.
«Откуда у этого юноши такое чувство офицерского достоинства? - думал Оленич о своем командире. - И ведь еще пороха не нюхал, не принимал участия в боях, а как держится!»
Близился рассвет. А когда, утомленный бессонницей, раздумьями о своей судьбе и душевным напряжением, Оленич наконец поддался власти дремы, его позвали к командиру полка. И сразу вспомнилось неприятное, как холодное лезвие бритвы по сердцу: Алимхан! Вот-вот взойдет солнце над горами, а его еще нет. Что с ним? Неужели остался дома?