Судьба (книга первая)

— Забота невелика, дивал-ага, да заковыриста. Живёт в нашем селе один бедняк, Мурадом зовут. Вы его не знаете, его даже в селе многие не знают — он в песках всё время, вот уже, наверно, лет тридцать ходит в пастухах у Сухан-бая… Была у этого бедняка дочь, только-только в невесты вышла. И вот в прошлый базарный день её насильно увезли люди Бекмурад-бая. Позор всему селу! И время ведь выбрали, когда в селе никого из мужчин не было. Разве это справедливо?

— Это какой Бекмурад-бай? Не тот ли, что перепродажей хлопка занимается?

— Он самый.

— Лично не знаком, на знаю. Наслышан. Пятеро братьев их… Очень непочтительные и дерзкие люди,

— Плохое дело получилось. Из-за него и приехал. Дай, думаю, заеду к дивалу-ага, спрошу совета у, мудрого человека… Что вы подскажете нам делать?

Судья плотнее закутался в шубу, прижмурясь, хлебнул чай, посмотрел одним глазом на ковровый хурджун гостя.

— Хе… Нехорошее дело, а что посоветовать? Есть в городе сильный атбекад, Семён его зовут. Сходи к нему, не пожалей денег — пусть хорошее заявление придумает.

— Я уже был у атбекада. Написал мне за двадцать туманов…

— Дорого дал… Однако к Семёну иди, пусть ещё напишет. Лучше него никто придумать не может. В самом Питербурхе жил, при самом белом царе писарем служил. Иди, не пожалеешь…

— Ай, дивал-ага, наш «семен» тоже хорошо написал. Мы уже приставу отдали бумагу. Но у него много дел, кроме нашего заявления, а тут мешкать не годится… Я вот оставлю вам этот хурджун. В нём четыреста туманов. Вы уж сами повидайте пристава и других кого надо. С переводчиком поговорите… Да вы сами лучше меня знаете всё! Уладьте наше дело.

Хмурясь, чтобы скрыть непроизвольную улыбку удовольствия, судья Рахим подтянул к себе хурджун, словно опасаясь, как бы гость не передумал, крикнул жене:

— Прибери!

Молодая и тщеславная жена судьи любила открывать свой сундук при посторонних людях. С видимым удовольствием она подтянула косу, к кончику которой был привязан ключ, щёлкнула замком. Однако на этот раз похвастаться добром ей не пришлось — судья смотрел строго, и она, вздохнув, положила хурджун в сундук.

— Ты обед готовить начала?

Женщина ответила что-то невнятное из-под яшмака.

— Не хлопочите из-за меня, дивал-ага, — попробовал отказаться арчин Меред. — Я сейчас уже поеду домой. — Он взглянул на небо через тюйнук[36].

Однако судья запротестовал.

— Нет-нет, сегодня вы никуда но поедете, нашим гостем будете. Мы ещё не обо всём с вами поговорили… Вы забрать девушку хотите или калым большой получить? Вот мы посидим, всё обсудим. А завтра поутру вместе в город поедем. Я поговорю о приставом, вас с ним познакомлю — пристав хороший человек, только… звон серебра любит.

— Что же, — сказал арчин Меред, — не могу нарушать закон: если вы не разрешаете ехать, остаюсь!

* * *

Туманы сделали своё дело. Через несколько дней в марыйском суде шло разбирательство иска.

Центральная улица города начинается прямо у берега Мургаба и кончается у православной церкви. Влево от церкви идёт другая улица. Если пройти по ней шагов пятьсот, то увидишь широкий двор, обнесённый невысокой деревянной оградой. Во дворе всегда многолюдно — здесь ждут решения своих тяжб приехавшие из сёл дайхане. Но в этот день народу собралось столько, что буквально иголке негде было упасть. Человек триста толпилось во дворе. За оградой, на улице, людей собралось ещё больше и держались они от тех, что во дворе, особняком. Не надо быть очень проницательным человеком, чтобы сообразить, что это две враждебные партии.

«Если судьи решат не возвращать девушку, — говорили во дворе, — силой отобьём её, а заодно и нахальный род Бекмурад-бая проучим». А на улице мнение было другое: «Пусть попробуют протянуть свои грязные лапы — без голов домой поедут!» Примирить оба мнения должны были в большом доме, что стоял в дальнем конце двора. От судей зависело — разойдутся люди мирно или блеснут ножи и загремят выстрелы.

В зале большого дома люди тоже разделены на две группы. На сей раз их разделяет проход, упирающийся в длинный судейский стол, накрытый красным бархатом. На передней скамье, горестно ссутулившись, сидела старая женщина в накинутом на голову чистеньком, но ветхом, выбеленном временем пуренджике[37]. Это была Оразсолтан-эдже.

За окнами загромыхал фаэтон. В зале зашевелились: «Приехали… Девушка приехала!..»

Через боковую дверь, минуя проход, прямо к судейскому столу вышел мужчина. За ним шла старуха, держа за рукав женщину, плотно закутанную в зелёный бархат халата.

Оразсолтан-эдже вскочила со скамьи.

— Вай, дитя моё!!! — и метнулась было к вошедшим. Стоящий рядом джигит преградил ей дорогу: нельзя!

Услышав возглас, женщина в зелёном халате невольно открыла лицо и крикнула: