Судьба гусара

До Бородинской битвы оставалось еще чуть меньше четырех лет. В данный момент император Александр Павлович и Наполеон были союзниками. И шведы нынче — враги французов… и враги России — вот так.

Спешившись, гусар помог даме выбраться из коляски, после чего первым делом напоил лошадь, а уж потом занялся собой. Сняв доломан, умылся, искоса посматривая на Матильду. Та тоже не очень стеснялась — оставив в коляске шаль, сверкала голыми плечами да изящной шейкой… которую так хотелось погладить, поцеловать…

— Ой, у вас и шея испачкалась! — подняв глаза, улыбнулась красавица. — Вы вот что… Вы снимите рубашку, а я вам полью. Вот из того кожаного ведерка… Из которого вы лошадь поили. Дайте его мне… Ну, дайте же! И снимайте рубашку… Да не стесняйтесь, здесь совершенно никого нет!

Честно сказать, не очень-то гусар и стеснялся… Лишь вздрогнул — уж больно студеной оказалась вода.

— Вы такой сильный… Денис…

Баронесса провела пальчиками по спине Давыдова… пощекотала… Денис выпрямился и, обняв красотку за плечи, притянул ее к себе, с пылом целуя в губы. Матильда не отпрянула, отнюдь, наоборот — прижалась еще крепче, гладила гусара по плечам, не отпускала губы…

Их взгляды встретились. И все сразу стало ясно… впрочем, и было… Подхватив баронессу на руки, Денис принес ее под навес, положил на солому, вновь принялся целовать…

— Подожди… — облизав жаркие губы, прошептала прелестница. — Там сзади, на платье… шнурочки…

Давыдов знал, какие шнурочки… да любой гусар знал, кроме, пожалуй, безусого корнета Тошки…

Обнажилась нежная женская спинка… шурша, упало к ногам платье… затрепетала налитая любовным соком грудь… млея от нахлынувшего счастья, гусар накрыл губами сосок…

Так они и стали любовниками… пусть и на короткое время. Лихой гусар и поэт… и местная помещица, баронесса, замужняя женщина… впрочем, в те времена это не особо кого-то смущало и практически никого и никогда не останавливало.

Они все же заехали на мызу — на самой окраине Хаминго, прямо у разлившейся после недавнего ледохода реки. Обычный деревянный дом, добротный, на фундаменте из замшелых камней. Кроме дома — небольшой сад и беседка.

— Я сейчас велю сварить кофе…

Взбежав на крыльцо, Матильда кликнула слуг…

— Hei, Herra upseeri! Страфствуйте, господин офицер, — весело закричали из беседки.

— А, девчонки! — повернувшись, гусар узнал тех самых подружек-хохотушек из Або. — И вам здравствовать! Хей!

— Это Анна-Кайса, дочь моей кузины, и ее подруга Миина, — появившись на крыльце, представила баронесса.

И тут же расхохоталась:

— Ой, что это я? Вы же уже знакомы. Ну, прошу к столу, господин гусар.

Бравый гусар добрался до штаб-квартиры лишь к вечеру, немного поспал, а в полночь вновь отправился проверять посты, на этот раз — вместе с Кульневым. Ночь нынче выдалась тихая, в небе сверкала ярко начищенной медью луна, и желтые звезды танцевали свои неспешные танцы.

Аванпосты начинались тут же, в сотне шагов от той захудалой избы, что была избрана штабом — Яков Петрович и здесь не изменял себе, больше думая не о своем комфорте, а о своих солдатах. Все же прихватили под уздцы лошадей — дальние караулы располагались не так уж и близко, почти у самой реки, а самый дальний — у вытянутого лесного озера, вернее — цепочки озер, тянувшихся вперемешку с болотами до самого Улеаборга.

Прошло минут пять…

— Стой, кто идет?! — грозно окликнули из кустов.

— Честь! — гулко отозвался Давыдов.

— Победа! — невидимый в ночи часовой четко произнес пароль и затих, затаился. И правильно, нечего тут, как голый зад при луне, отсвечивать.

Генерал и штабс-ротмистр прошли еще шагов с полсотни…

— Стой!

— Штыки горят!

— Береженого Бог бережет! Проходите…

Потом уже сели на лошадей, поехали к реке… затем к озеру… Никто из караульных не спал, все добросовестно несли службу не за страх, а за совесть. Подвести такого командира, как генерал-майор Кульнев, среди всех офицеров и нижних чинов считалось почти святотатством.

Соратники вернулись в штаб лишь далеко за полночь, утром же, едва рассвело, Денис вновь отправился с проверкой, дав своему другу и командиру поспать хотя бы чуть-чуть.

— Спи, спи, Яков Петрович, — уходя, прошептал гусар.

На ходу застегивая красный свой лейб-гвардейский доломан со щегольскими золотыми шнурами и пуговицами, штабс-ротмистр оседлал привязанного к коновязи коня да, прыгнув в седло, неспешно поехал по утреннему росному лугу. Природа просыпалась уже, озера и лес исходили туманом, и первые лучики солнца золотили вершины высоких сосен, выстроившихся вдоль дороги в ряд, словно солдаты на параде.

Какая-то птаха шустро выпорхнула из-под копыт, засвистела, закружила над лугом. Бодро жужжа, пролетел майский жук, солидный, словно интендантский фургон с амуницией и припасами. В лесу закуковала кукушка, а вот застучал дятел… перекликаясь, запели какие-то пичужки. В воздухе пахло свежей травою и клевером, таволга уже вымахала в рост, а по краям дороги выстелились серовато-зеленые россыпи пастушьей сумки.

— Стоять!

— Терпение!

— Быстрота! Здрав-желаем, господин штабс-ротмистр.

Давыдов вытянулся в седле: