Внутри, в мазанке, послышались глухие голоса. Грубый, мужской – цыгана, и какой-то виноватый, женский, видимо той самой Катерины-Кати. Было похоже на то, что гость за что-то ругал хозяйку… а вот и ударил!
Шлепок! Визг… плач… Шум падающего тела!
Так он же ее сейчас убьет! Спасать надо деву, спасать. Тем более – свидетель.
Почти не рассуждая, Лидочка бросилась в дом и заголосила уже с порога:
– Эй, соседка! Маслица льняного случайно нет?
Судя по всему, барышня вмешалась вовремя. Разъяренный цыган уже склонился над распростертой на полу молодой растрепанной женщиной в порванной на груди кацавейке, склонился и занес зажатый в руке нож!
– Говори, тварь! Зарежу!
– Ой, Макарушка! Не убивай!
– Соседушка…
– Это кто еще? Любовник твой, да? – Нахальный визитер живо подскочил к Лидочке и схватил за грудки, приставив нож к шее. – Ого! Да ты девка!
Обнаружив сие, цыган гнусно осклабился и с силой рванул ворот Лидочкиной рубашки. Разорвал, паразитина, обнажив грудь… И Лидочка, недолго думая, ударила его коленом в пах… а потом, почти сразу – угостила в нос тыльной стороной ладони. Нехороший удар – болезненный, страшный. Если посильнее – носовая перегородка запросто войдет в мозг!
Цыган поперхнулся, отпрянул и тяжело завалился на спину… Однако это еще не все. Лидочка еще успела хитрым приемом «рычаг руки наружу» отобрать у супостата нож!
– Вот теперь рыпнись только, поганец! Убью.
– Не надо, прошу, – поднимаясь с пола, вдруг зарыдала женщина. – Это я… я виновата во всем. Не знаю, простишь ли ты меня, Макарушка…
– Знать тебя не знаю! – злобно косясь на гостью, прошипел поверженный злодей. – Ноги моей больше в твоем дому не будет! И ты в табор не приходи. Нет промеж нами более никакой любви. Нету!
Зарыдав, Катерина бросилась на колени:
– Макарушка!
– Сказал – нет промеж нами ничего… Да брось ты нож, девка! – скрипя зубами, цыган сел на полу, опираясь спиною о стену. – Не собирался я ее убивать. Так, попугал только. Хотя таких тварей и убить бы нехудо.
– А ну, пасть закрой! – чувствительно пнув лиходея в бок, цыкнула Лидочка. – Сейчас за капитаном-исправником пошлю. На каторгу у меня пойдешь, гниль! Понял? И глазами на меня не сверкай, не боюсь я тебя, поганца, нисколько.
– Не надо на каторгу, – шмыгнув носом, Катерина снова запричитала. – Он и впрямь не хотел. Это я все…
– Ты, не ты, – хмыкнула барышня. – Разберемся. Потолкуем?
– Потолкуем, ага… – женщина обрадованно закивала и жалобно скривила губы. – Только этого бы… отпустить бы, а?
– Точно отпустить?
– Ага.
– Ладно… Вон пошел! Пошел, говорю, пока я добрая, – нагло распорядилась «атаманша». – А ножик твой я себе оставлю – трофеем.
– Ну, ты это… – поднимаясь на ноги, цыган восхищенно причмокнул. – Ну ты, дева, да-а-а… Как ты меня… Уважаю! И это… зла на меня не держи. Я ведь тебя не хотел… пошутил просто.
– В следующий раз за такие шутки уши отрежу, – серьезно пообещала Лидочка. – И кое-что еще. Все – пошел уже. Уходи, сказала.
– Ухожу, – цыган задержался в дверях и обернулся с неожиданной улыбкой. – А нож – пусть не трофей. Пусть – подарком будет. При таком ноже тебя ни один цыган не обидит. Наоборот.
– Да иди ты уже, черт лохматый!
Макар Чубаров вскочил в бричку и принялся нахлестывать лошадь. Тучи желтой пыли поднимались из-под колес и копыт, и сквозь эту пыльную мглу сияли сатанинской злобою черные глаза цыгана. Оскорбленный в лучших своих чувствах любовник гнал лошадь с такой силою, словно торопился в ад. Пару раз бричка едва не перевернулась и даже зацепила колесом верстовой столб у городской управы. Вот тут уж Чубарову волей-неволей пришлось остановиться. Выбравшись из брички он склонился над колесом, потрогал, пошатал… И был взят под белы рученьки бодрой командой инвалидов во главе с неизбывным Митричем!
– А, господин Чубаров! – радостно потер ладони Денис. – Ну, присаживайся, мил человек. Рассказывай!
– И что рассказывать, вашество? – цыган изумленно глянул на гусарский мундир Давыдова. – Это что же, господа гусары нынче присутственные дела ведут?
– Не твое дело, – Денис резко усмехнулся и подкрутил усы. – Давай рассказывай, какую ты девицу в трактир водил! Напомню – недели две назад дело было.
– Я многих вожу, – развалившись, нагло рассмеялся цыган.
Вот чего Денис Васильевич терпеть не мог, так это этакого вот нахальства. Особенно среди простонародья.
Побагровев, гусар приподнялся и ахнул кулаком по столу:
– А ну, встать, шваль! Нынче живо у меня на каторгу… а то и на виселицу – за убийство!
– Я никого не убивал, – живенько уяснив, что шутить здесь с ним никто не собирается, Чубаров поспешно вскочил на ноги, позабыв про свои расстроенные изменой любовницы чувства. – Христом-богом клянусь, детьми… да чем угодно!
– Клятвы свои поганые оставь при себе. Чай, не на базаре, – хладнокровно заметил гусар. – Отвечай все с толком, по существу. Подвозил девицу чужую?
– Подвозил, – поморгав, Чубаров тряхнул чубом. – Было дело. До трактира подвез, да.
– Так кого подвез-то?
– Анною звали. Из Черкасс…
Услышав такое, Денис напрягся – еще чуть-чуть, и недалеко до признания!