Судьба дворцового гренадера

Себя не жалел, но и порядок навел... Разом убыль против прежнего весьма сократилась. Так уж шесть лет прошло, с тех пор как de facto [Фактически, на деле (лат.)] начальствую... Ну-с, а в прошлом месяце, шестого числа, привели со Стрелецкого завода, он отсюда двадцать верст, кобылу-трехлетку золотистой масти мне напоказ, перед тем как прикончить. Такая красавица беспорочная, что хоть под царское седло, ей-богу. Ноги, шея, грудь, репица на отлёт, глаз огненный, ноздри розовые - цветок,да и только...

"Отчего стрелять решили?" - спрашиваю. "Двух ездоков убила:

нежданную свечку дает, назад себя падает и всаднику - грудь всмятку. А сама вскочит, и хоть бы что! Табунщика-калмыка, а потом драгуна опытного так убила". Ну, слушаю, на нее гляжу, а сам думаю: знать, плохие ездоки были! Errare humanum est - человеку свойственно ошибаться... От бывалых и разумных наездников знаю, что разные способы прилагали от такого норова отучать. Цыгане кулаком бьют между ушами что есть силы, но от того слух у лошади теряется и ушам паралич бывает. Англичане, сказывают, сырые яйца у ней на темени бьют и потом с глаз и ноздрей не стирают, пока все не засохнет, - будто от такой неприятности, не раз повторенной, она дыбиться бросит. А я-то думаю, что верней в карманах яичница делается, прежде чем до конской головы дойдет.

Но самое разумное средство в том, чтобы все время на очень тугом поводу мундштуком ей голову держать. Не может она дать свечку, если головой вверх не дернет. Поэтому у немцев средство придумано, шпрунт называется, крепкий ремень от подбородника к подпруге протягивать... Вот я и помиловал эту кобылу - Стрелкой ее звали. Приказал не убивать, а себе на другой же день под седлом привести. Ротмистр Мухин убеждал: "Бросьте с огнем играть, ну ее, ведьму! Или уж хоть шпрунт шорнику закажите". Но как тому поверить? Других убила, меня же никогда...

Стал ежедневно на ней ездить в степь по дороге. Ход - лучше не бывает: рысь широкая, галоп легкий, карьер ветру подобен. Не лошадь - наслаждение. Три недели ездил, до двадцать восьмого числа. Все в восторге выездил-таки майор, вот она, Конная-то гвардия! А тут и опростоволосился. Вернулся с двухчасовой поездки, еду почти перед домом своим.

Вдруг засвербило в носу и стал чихать - раз, два, три подряд, аж сопли на усах, что штаб-офицеру вовсе на людях невместно.

Платок нужен. Ну, за пазуху полез, а она, подлая тварь, мигом почуяла, что руку ослабил, дала свечу да назад и грох!

Едва поспел ноги из стремян и вбок выброситься... Но, чувствую, как правая под нею - хряск! А кобыла поднялась да галопом к конюшне... Ну, сбежался народ, выскочили мои денщики, на доску гладильную положили, в дом внесли. Хорошо, у нас тут отставной штаб-хирург при дочке, вдове-офицерше, живет.

Семьдесят лет, а руки как у молодого. Прибежал, вспорол рейтузы, сапог, оглядел ногу. А она уже синяя и вот эдак торчит, - Красовский согнул палец под прямым углом. - Стал он ее поворачивать, я только волком не вою, а Филофей слезами плачет, на меня глядючи.

- Ты истинно, яко зверь лютый, зубами в подушку вцепился и так ее прокусил, аж перо изо рту торчало, - заметил дьякон.

- Вцепишься от такой боли... Ну, выправил он ее как надо, лубки у него с собой, бинты. Уложил, увязал. "Лежи месяц и благодари бога", - сказал. "За что же, - говорю, - когда боль адскяя?" - "А за то, - отвечает, первое, что грудь целу сохранил, а второе, что концы костей переломленных наружу не вышли, отчего приключается заражение раны. И, наконец, что месяца через два опять на коня сядешь, раз жилы целы, которые движением стопы управляют..." - "Ну, тогда, - я говорю, - ее, растакую-этакую, все равно объезжу". - "Нет, - говорит, - никто уже не объездит, раз ротмистр Мухин ей своей рукой пистолет в ухо сунул, и все-с..."

- А сейчас болит ли? - спросил Иванов.

- Ежели не двигать, то нисколько. Но зад ужас как отлежал, мяса на нем, видать, мало осталось. Приходится на бок поворачиваться, а Филофею, у него рука самая легкая, ногу ломаную осторожненько передвигать. Тогда покрёхаешь... Да что теперь! Ночи сплю напролет, а с нонешнего дня благодаря тебе и аппетит обрел. Ногу-то хирург истинно хорошо сложил пальцами двигаю и синь прошла. Ну, dixi!..[Я кончил!.. (лат.)] Рассказывай теперь подробнее про патронов, кои рекомендации писали, про губернатора и гражданскую палату. А есть ли бумаги с собой?

- Как же! Копию с печатями отцу отдал, а подлинник и вторую копию в сем вьюке вожу, - указал Иванов на свой багаж.

- Так доставай да читай вслух.

- Но то пока только купчая на меня, а воли еще не дано...

- Шаг важнейший сделан, второй, как сможешь, не замедлится. А, признаюсь, когда начинал ты сей искус, мы с Елизаровым на него взирали лишь как на отклонение мыслей от муки, претерпеваемой через эскадронного изверга... Как его?..

- Барона Вейсмана, - подсказал Иванов.

- Вот-вот. И не чаяли, что про завершение услышим.

- Семен Елизарыч и не услышал... Но совершить сейчас смог только благодаря роты нашей высокому жалованью.