Читаем Суд праведный полностью

Рванувшись за ним, Пётр налетел на чье-то крепкое плечо.

— Ошалел? — схватил его за руку коренастый мукомол в расстегнутой на груди косоворотке.

— Да пусти ты! — вырвался Пётр, почувствовав, как заныла еще не совсем зажившая рана, но пролетка уже исчезла из виду. — Вот черт!

…Исай, выйдя из магазина, сразу обратил внимание на незнакомого парня, рассматривающего афиши на круглой тумбе. На вид не очень грамотный, а вот уставился в афиши, вроде как понимает буквы. Ладно, видали мы таких! Исай остановился на ходу, хлопнул себя по лбу, будто вспомнил что-то важное, и бросился обратно в магазин.

Кеха ждал у выхода не меньше получаса, потом понял — его провели. Попытался войти в магазин, но сторож дорогу заслонил, посмотрел сурово:

— Куды? Закрыто всё! Завтра приходи, коль чего купить задумал.

— Да дружок мой там! — раздосадованно рвался Кеха. — Поторопить хочу.

— Энто ты брось, — подозрительно глянул на него старик. — Нет тут никого…

— Как нет?

— А вот так, — отозвался старик и пригрозил пальцем: — А будешь шуметь — городового свистну… Иди, паря, от греха подальше…

Не зная, что ему теперь делать, Кеха вернулся к тумбе.

…Николай Илюхин видел, как Матюшенко прошел во двор, поднялся на крыльцо, а вскоре в окне его бревенчатого дома вспыхнул свет. Неяркий, он только благодаря сгущающимся сумеркам делался всё как бы заметнее. Пристроившись на противоположной стороне улицы, Николай терпеливо ждал. Со станции долетали гудки паровозов, кто-то невдалеке неумело играл на гармони, брехали собаки, радуясь вечерней прохладе.

Понять, чем занят Матюшенко, не было никакой возможности. Не заглядывать же в окно, в самом деле! Двор просматривается со всех сторон, внимание кто-нибудь обратит. Может, спать лег, но почему свет горит? С такими мучительными мыслями и бродил Николай по улице.

8

Ротмистр Леонтович удивленно поднял глаза. Он не терпел незапланированных встреч. Виноватый вид Ивана Ивановича его только раздражил:

— В чем дело?

— Ваше высокоблагородие, — растерянно заговорил агент. — Такое вот тут дело! Не мог я не прийти!..

Он даже сбился с мысли и замолчал, тяжело дыша. В глазах ротмистра мелькнул огонек интереса:

— Коли пришли, говорите.

Иван Иванович поежился, словно ему было зябко. Он сам боялся того, что должен был сказать.

— Сегодня в вас стрелять будут! — выпалил он и добавил: — Мой долг предупредить…

— Стрелять? В меня? — еще больше удивился Леонтович. — Что вы такое несете? Вы отвечаете за свои слова?

Иван Иванович только развел руками, суетливо пояснил:

— Пришел Илюхин Николай… Говорит, ты начеку будь, мол, дело такое, решение принято с ротмистром покончить. Спрячь, дескать, листовки и прочее, а то полиция после ликвидации жандармского офицера всех шерстить будет.

Ротмистр слушал агента, прикрыв глаза, нервно поглаживая левой рукой усики. Чепуха какая-то! Чтобы эсдеки на это решились?! Хотя… Наплывал, наплывал на сердце некий неведомый холодок. Действительно, пальнут в него по дороге домой, и всё. Тогда и называй все чепухой.

— Долгом счел… — бормотал агент.

Леонтович медленно закурил, указал рукой на стул, а когда агент присел, проговорил неторопливо:

— А вам не представляется все это, скажем так, несколько сомнительным?

— Но… — неуверенно протянул Иван Иванович. — Понимаете…

— Меня смущает вот что, — сухо перебил его ротмистр. — Последнее время вы находились в изоляции от ваших «товарищей», вас как бы не замечали, сходки прошли без вашего участия…

— Вы правы, но…

Леонтович, останавливая агента, поднял указательный палец.

— А потом ни с того ни с сего приходит Илюхин и излагает вам план покушения на злобного жандарма… Вот какие у нас планы! Не кажется ли вам, уважаемый, что это проверка?

Мысль о проверке приходила в голову агента, но он ее гнал прочь. Слишком уж неприятные предугадывались последствия, такие, что и думать о них не хотелось.

— Слежки я не заметил, — пожал плечами Иван Иванович, убеждая больше себя, чем ротмистра. — Если и была, то я от нее ушел. Привычен, вы мой послужной список знаете.

— Допустим, — согласно опустил голову Леонтович. — В данном случае слежка совершенно необязательна. Зачем она им? Вас предупреждают, потом следят за мной… И по моему поведению им становится всё ясно…

Лицо агента посерело. Ротмистр холодно усмехнулся:

— Не пугайтесь. Распорядка своего я не изменю, пойду обычной дорогой и в обычное время, но вас придется спасать.

— А если все-таки не проверка? — озабоченно сказал Иван Иванович. — Опасно.

Леонтович кивнул. Чувствуя, как ползет к сердцу окаянный холодок, повел беззаботно плечом, поднялся из-за стола.

— Утюганов! — негромко позвал он, а когда унтер-офицер появился в дверях, приказал: — Вели, чтобы двое нижних чинов дополнительного штата через час были у меня, а сам тоже переоденься в партикулярное. И всем быть при оружии.

Утюганов направился исполнять приказание.

Дав наставления филерам, Леонтович проверил тяжелый револьвер, а в карман опустил еще и короткоствольный «бульдог». Мало ли что произойдет… Пригодится.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза