Суд офицерской чести

Голуб знал Гусова давно. Вместе служили, когда Гусов был комсомольским работником. Он уже в те годы обладал железной хваткой, пунктуальностью в исполнении руководящих указаний, за что и был в постоянном фаворе у старших начальников. Карьеру совершил стремительную, как это и бывает у офицеров, имеющих за плечами школу комсомольской работы. В двадцать восемь – замполит полка, в тридцать один – замначпо, в тридцать три – начальник политотдела.

Голуб не одобрял таких скорых перемещений. Считал, что в каждой должности офицеру надо хорошо потрудиться, наполучать шишек – только тогда он сможет руководить большим коллективом. Однако его одобрение или неодобрение никакой роли не играли. Тут срабатывал так называемый «штабной момент» – очень уж сильные покровители за спиной у бывшего комсомольца.

Как бы там ни было, но инспектор должен быть объективным. Голуб внимательно выслушал начальника политотдела, сделал пометки.

Уже в поезде Голуб ещё раз заглянул в блокнот. Гусов давал Мукачёву самую нелестную характеристику: работу завалил, действует авантюристическими методами. Самовольно повёз своё личное дело в штаб, чтобы оформить представление на вышестоящую должность, и потерял несколько листов. Сейчас хочет вину переложить на чужие плечи.

Для Голуба многое осталось непонятным. Как так – самовольно? Почему – на вышестоящую должность, если на прежней всё завалил? Об этом и спросил подполковника. Тот только руками развёл: «Вот познакомитесь с Мукачёвым, Семён Николаевич, и сами увидите, что это за фрукт. Он ещё не на такое способен».

На что способен Мукачёв, инспектор узнал самым неожиданным образом.

До населённого пункта, куда направлялся полковник, было часов восемь пути.

Соседом Голуба по купе оказался немолодой уже человек, родом как раз из тех мест. Они разговорились об армии. Говорил в основном сосед Голуба. Полковник, следуя привычке на служебные темы с незнакомыми людьми не говорить, больше слушал.

Спутник рассказал, как служил срочную, какие хорошие были у него командиры и как солдаты жили дружно, не в пример сегодняшним. Потом поведал, что недавно проходил учебные сборы как сержант запаса. И назвал номер части, где служил майор Мукачёв.

– Ну и как там? – поинтересовался Голуб.

– Да, в общем, нормально: занятия, показы техники. Конечно, работы всякой много переделали. Мы же понимаем, армии помогать надо…

– А люди как? Командиры?

– Командиры толковые, ругаются только много.

– Ну, это они так, тонус жизненный поддерживают, – улыбнулся Голуб. – А замполит что ж на командиров не влияет, чтобы ругались поменьше?

– Замполит? Почему ж «не влияет»? Только странный он, чудик…

– Как это? – встрепенулся Голуб.

– Да был случай. Пришёл к нам в лагерь, смотрит: кое-кто не брит. «Партизаны»! Январь – холодно! Воду пока довезут в бочке, она коркой покрывается. Какое тут умывание! Стали мы майору всё это объяснять. А он построил нас в две шеренги, сам вышел на середину. Стал лекцию читать, что солдат должен стойко тяготы службы переносить. Если нужно – и снегом обтираться. Тут возьми кто-то и выкрикни: «А вот сам и обтирайся!» Так что бы вы думали? Разделся замполит по пояс и давай снегом грудь тереть, ещё и нам кричит: «Делай, как я!» Никто, понятно, не решился, разошлись по палаткам. Не мальчишки ведь, мужики взрослые…

– Да уж… – только и смог сказать Голуб.

Острословы утверждают, что жизнь армии протекает по трём законам: закону дубов («Все дубы и все шумят»), закону гарема («Знаешь, что полюбят, но не знаешь, когда») и закону курятника («Всякий сидящий повыше норовит нагадить ниже сидящему»). Ох уж эти злые языки!

По какому закону пропали листы в деле Мукачёва, Голуб разобраться не мог.

Полковник побеседовал с командиром части, с секретарём партийного бюро, с начальником секретного делопроизводства и даже с телефонисткой, дежурившей на коммутаторе в день отъезда Мукачёва в штаб.

Из обрывочных сведений он составил более или менее цельную картину того, что произошло.

В понедельник утром Мукачёву позвонил Гусов. Содержание их телефонного разговора передала инспектору телефонистка. Оказывается, женское любопытство – это не всегда плохо…

– Александр Фёдорович, здравствуй. Гусов говорит. Ты выдвигаться наверх собираешься или так и будешь на батальоне сидеть? – вибрировал в трубке далёкий голос начальника политотдела.

Мукачёв молчал.

– Слышишь меня, Мукачёв? – продолжал Гусов. – Срочно оформляй на себя представление. Партийную и служебную характеристики. И без промедления – мне. С нарочным, а лучше – сам вези личное дело. Ясно? Если к завтрашнему дню не успеешь – пароход уплыл. Кадры ждать не любят! До свидания!

Гусов повесил трубку, а Мукачёв всё ещё не опускал свою на рычаг аппарата. «Очумел от счастья», – решила телефонистка.

– Вы переговорили, товарищ майор? – спросила она.

Ответа не последовало, но лампочка на коммутаторе над ячейкой, помеченной «кабинет ЗКПЧ», погасла.

Как поступил Мукачёв дальше, Голуб представил без труда. Он понимал, что чувствует в таких случаях офицер, пять лет просидевший на одной должности.