Суд офицерской чести

Теперь он стрелял только прицельно. Сначала короткими очередями, потом одиночными выстрелами. Он хорошо видел душманов, перебегающих от укрытия к укрытию. Они приближались. Виктор понимал, что дольше десяти минут не продержаться. О патронах старался не думать, но сердце всё-таки сжалось, когда, поймав в прорезь прицела высунувшегося из-за камня моджахеда и нажав на курок, вместо выстрела услышал сухой стук спускового механизма. Он повернул голову к Лёньке. Тот понял и без слов разжал ладонь.

«Одна-две минуты у нас есть, – пронеслось в голове, – пока “духи” не поняли, что мы без патронов. А потом? Потом надо уходить».

Уйти они должны были так: Виктор стреляет Лёньке в голову, затем – себе в рот…

О чём думает человек за минуту до смерти? Трудно сказать. Да и сам человек, если было бы можно спросить его об этом, вряд ли сумел бы ответить на этот вопрос. Но даже в такие мгновения человек не может не верить в спасение, не надеяться на что-то…

Спас их случайный одиночный БТР, вынырнувший из-за поворота. Его крупнокалиберный пулемёт заставил моджахедов, уже поднявшихся в рост, вновь залечь за камнями. Солдаты помогли Виктору затащить Лёньку в десантное отделение.

Не успели душманы опомниться, как водитель дал задний ход, и бронетранспортер скрылся за скалами.

Через час Виктор и Лёнька были уже на родной заставе. Раненого отправили в медсанбат.

– В рубашке ты родился! – только и сказал ротный, когда узнал о боевом крещении своего замполита. – К ордену представил бы, да кровь ты не пролил! Не пройдёт представление там, – и он выразительно показал большим пальцем на потолок, – а вот водитель твой, если выживет – получит «Звёздочку»…

– Да, много чудес на свете, – задумчиво произнёс Сергей Игоревич. – Я вот советником был в шиндандской бригаде. Вы, войсковики, нас «белой костью» считаете. Мол, оклады повыше и в пекло поменьше лезть приходится. Хлебнул я этой советнической каши до изжоги! Верно говорят: хорошо там, где нас нет! Ты, Виктор, к примеру, в бой идёшь – веришь тому, кто с тобой рядом. А с афганцами – не знаешь, откуда пуля прилетит. Сегодня он – сорбоз, завтра – дезертир, послезавтра – душман… Поэтому на операциях все наши советники старались в один БТР забраться, и водителя своего сажали, чтобы, если что… сам понимаешь.

Виктор согласно кивнул и стал разливать по кружкам остатки спирта.

А майор продолжал:

– Ты говоришь, орден Лёнька получил, а ты – медаль. С наградами и не такие шутки бывают. То инспектор приезжий орден отхватит за то, что посетил район боевых действий, то делопроизводитель в штабе на себя наградной оформит. У нас в бригаде случай был – просто хохма! Один из советников, вопреки всем приказам, жену потащил с собой в рейд – боялся одну оставить в гарнизоне. Были случаи – «духи» жён у наших мужиков воровали. В горах ситуация сложилась почти такая же, как у тебя. Отстали они от колонны. «Водилу» ранило. Кругом душманы. Так вот, этот подполковник посадил жену за пулемёт, показал, на что жать надо, и говорит: «Жить хочешь – стреляй!», а сам – за рычаги управления. Жена плачет, а сама жмёт на гашетку – «духов» отпугивает. Вырвались. Все живыми остались. Но самое интересное другое: вкатили подполковнику взыскание, хотели даже в Союз отправить за самовольство. А потом разобрались, геройство-то налицо: спас и солдата, и боевую машину. И жена отличилась… Представили всех троих к наградам. Подполковник уже заменился, когда пришла выписка из Указа Президиума: жене его – медаль «За боевые заслуги», солдату – «За отвагу», а ему – ничего. Наградной где-то затерялся… И так бывает.

– Да что мы всё про награды, не это главное, – сказал Виктор, поднимая кружку. – Главное, чтоб Саня живым вернулся. И все наши ребята, которые там сейчас!

…Время разметало участников того памятного застолья. Где сейчас майор и Виктор – не знаю.

Сашка Горбенко в Афганистане через месяц после замены подорвался на мине. В его группе был ранен сапер – он вызвался идти первым по неразведанной дороге. Знал, что рискует. Но, очевидно, не мог поступить иначе.

Мина была итальянская, противопехотная. Сашке оторвало левую стопу. Шесть часов по жаре солдаты несли его на руках до ближайшего медпункта. Там сказали: нужно госпитализировать. Вызвали вертолет. Пока доставили в госпиталь, началась гангрена.

Более десяти операций перенёс мой друг. От левой ноги практически ничего не осталось.

Можно было бы скиснуть – инвалид, никому не нужен…

Горбенко заказал протез, заново научился ходить. Написал рапорт министру обороны с просьбой оставить в Вооруженных Силах.

Сейчас он служит в одном из военкоматов, работает с призывной молодежью…

В 1989 году Советское правительство приняло решение о выводе наших войск из ДРА. Солдаты возвратились домой. Но у меня всё не проходит чувство вины перед теми, кого опалил своим свинцовым дыханием «афганец». Я постоянно испытываю это чувство. Значит, ветер «необъявленной» войны дотянулся и до меня.

Акт второй