Читаем Суд офицерской чести полностью

Солдат грязными руками пытался застегнуть верхнюю пуговицу рабочего хэбэ, переминался с ноги на ногу в резиновых (неуставных!) сапогах. Он не знал: то ли бросить эту вредную пуговицу и доложить неожиданным начальникам, что всё без происшествий, то ли не докладывать, а бежать в домик и навести мало-мальский порядок к приходу гостей. Как назло, ни Скорого, ни Фофанова на месте не было. Прапорщик отсутствовал (не докладывался, где), а Фофанов ушёл в часть, в баню. Они с Кобылкой так и ходили – раз в неделю, по очереди, чтобы животину без присмотра не оставлять.

– Ну, как дела, гвардеец? – первым нарушил молчание Свечкин. Он был настроен добродушно. Хотел даже руку Кобылке протянуть, но вид у рядового был такой зачуханный – слезящиеся глаза, шмыгающий нос, что – передумал.

– Показывай своё хозяйство, – не дав солдату ответить, недовольно буркнул Язиров (опять этот Свечкин поперёд батьки в пекло лезет!).

Осмотр начали с домика.

«История зданий бывает интереснее истории человека», – сказал однажды Константин Паустовский.

«Фазенда» в отношении истории не была исключением из правила. Каждый гвоздь, каждая доска, каждый кусок шифера, из которых «фазенда» была сконструирована, являлись монументами самим себе. С каждым была связана целая эпопея. Так трудно они добывались, так непросто нашли своё место под солнцем! Кто бы ещё сумел из такого завалящего стройматериала создать столь долговременное сооружение? Не ищите – не найдёте. А вот наш солдат сумел, создал, и оно стоит…

Правда, время от времени Скорый со своими помощниками заменяет жерди, подпирающие крышу домика. Но ведь это с тыльной стороны, и начальству об этом знать не обязательно. Конечно, в сильные дожди осенью и весной, в период таянья снегов, в комнатке, где спят свинари, начинается весёлая капель. Но кровати солдатские легко передвигаются из угла в угол, а проводку недавно заменили – теперь не замыкает!

И ещё. Котёл, вмонтированный в большую кирпичную печь, треснул в прошлом году. Без него как без рук, особенно зимой. Где подогреешь пойло для скотины? Но хозяйственный Скорый договорился. В соседнем колхозе на две бутылки спирта выменяет на днях новый котел… Так что жить можно!

Язиров пнул подвернувшегося под ноги Пахана (ворона забилась в угол и молчала) и направился в жилую комнату. «Ага! Вот где можно поддеть соратника», – промелькнуло у него. Прямо на комдива из-под стекла, засиженного мухами, смотрел некогда знаменитый деятель в маршальском мундире с доходящей до пояса орденской планкой. Рядом пестрели вырезки из журналов мод.

– Вот – всё ваше политическое сознание, товарищ солдат! Сколько будем мы поклоняться старым авторитетам? – не глядя на Кобылку, с места в карьер взял Язиров. – А эта порнография… – он неопределённо показал на стену и осёкся (о женщинах говорить плохо полковник не любил, да и вырезки были вполне приличные). Комдив покосился на Свечкина. А тот будто и не слышал его тирады. Присел перед солдатской тумбочкой и начал рыться в ней с самым довольным выражением лица.

В тумбочке разве что ужи не водились. Куски заплесневелого хлеба, засаленные конверты, серого цвета вафельное полотенце, тетрадь для политзанятий (ни единой темы, конечно), слипшиеся конфеты, которыми подслащают праздничные солдатские обеды. Короче, антисанитария полнейшая!

Свечкин даже руки вытер носовым платком, решив устроить Скорому взбучку за то, что тот развёл здесь «свинюшник». Но, вспомнив, что не за этим они сюда приехали, гневно обратился к Кобылке:

– У вас и свиньи так живут, товарищ солдат?

– Нет, свиньи – лучше, – простодушно улыбнулся Кобылка.

Свиньи и впрямь жили сносно. Зайдя в неказистый снаружи, но ещё крепкий изнутри свинарник, комдив и начпо увидели его обитателей отдыхающими на полу, посыпанном свежими опилками. Животные были упитанными. Около двух свиноматок теснилось десятка полтора поросят.

– Будет о чем доложить в тыл округа, – оживился Язиров.

Свечкин также обдумывал, как в очередном донесении наверх расписать заслуги партполитаппарата и, конечно, свои в увеличении свинопоголовья части.

Неожиданно его осенила идея.

Он вспомнил, что сейчас модно отвечать за какой-нибудь конкретный участок. Суровые директивы требуют персонально закреплять старших офицеров за недисциплинированными военнослужащими, за тревожными объектами.

– Хасан Абдуллаевич, – вкрадчиво сказал он, – есть одна мысль. А что, если нам с вами взять шефство над этим свинарником? Это и в духе требований времени, и…

– А почему «над свинарником»? – встрепенулся Язиров, не любивший, когда идеи принадлежат не ему. – Если говорить о персональной ответственности, причём говорить конкретно, давайте возьмём шефство… ну, хотя бы над этими двумя поросятами… – он показал в одну из клетей. – Над этим – вы, над этим – я. А к зиме посмотрим, чей подопечный наберёт больший вес.

– Интересный поворот, – неожиданно согласился Свечкин. – И другим офицерам штаба такую задачу поставим, а после, на собрании, заслушаем отчёт каждого о личном вкладе в развитие прикухонного хозяйства.

Перейти на страницу:

Все книги серии Офицерский роман. Честь имею

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза