Суббота навсегда

— Приди и возьми, — отвечал Бельмонте (можно было подумать, что последнее время он только и делал, что читал «Занимательную Грецию» Гаспарова).

Впотьмах ловить друг друга в объятья — это уж, право, парная клоунада. Педрильо отодвинул чугунную заслонку под хвостом у слонихи, и они оба, один за другим, вылезли на свет божий, при этом у Бельмонте в руках оказалась женская босоножка.

— Модельные туфельки?

— А чего вы за пятку хватаетесь… Хозяин!

— Мой добрый Педрильо! — И они бросились на шею друг другу, как Исав с Иаковом.

— Хозяин, Господи, вы здесь! Мы уже с ума сходили.

— Что Констанция, рассказывай.

— Все в порядке. С ней — в порядке. Дона Констанция в полной безопасности. Она теперь любимая жена Селим-паши, и никто ее не смеет…

— Что?! — Бельмонте выхватил шпагу. — Я!.. Я сокрушу этот дворец! Я уничтожу эту Басру, этого пашу! Горе тебе, Ирак, похищающий чужих жен!

— Успокойтесь, хозяин, я умоляю. Вы меня неправильно поняли. Я не так выразился. Дона Констанция но-ми-наль-но первая жена. Они еще даже не встречались.

— Поклянись, что ты не лжешь.

— Я знаю одну хорошую масонскую клятву, хотите?

Бельмонте засмеялся и опустил шпагу.

— Понимаете, патрон, паша — он ренегат. Он был гайдуком или кем-то там, потом перешел в магометанскую веру, командовал красными тюрбанами. Пару лет назад они скинули прежнего пашу, с тех пор он — владыка правоверных. С дамами, однако, по старой христианской памяти строит из себя рыцаря. Во всяком случае, мы этого Ланселота в чалме еще в глаза не видели. Но вы-то как здесь оказались? Так же можно до смерти напугать человека. Вы бы тоже перепугались на моем месте.

— Извини, Педрильо. Я должен был сказать: «Не пугайтесь, ради Бога не пугайтесь», да? Тогда бы ты точно откинул босоножки. Я потом тебе расскажу мою историю. Рассказывай ты первый. И скажи, наконец, где Констанция, я мечтаю ее увидеть.

— Тсс! Это не так просто. Видите то окно? Она там живет. Отдельно. Отделена от всех. А у дверей какой-нибудь Джибрил. Без крылышек, зато с бритвочкой. Меня самого к ней не пускают — только мисс Блонд, камеристку. Я исключительно в должности соковыжималки… то есть соковыжимальца…

— Выжималки — никакого «мальца» я тут не вижу.

— А вы хотите, чтобы я по гарему в трусах разгуливал? Может, еще с усами и с бородой? Хозяин, мы непростительно беспечны, здесь все кишит шпионами Осмина.

Бельмонте взглянул полными слез глазами на окно, которое ему указал Педрильо. Потом они полезли обратно — в мраморное чрево за чугунною задвижкой.

— А если слоном еще кто-нибудь вздумает побаловаться? Слоном или в слоне…

— Я скажу, — фальцетом: — «Занято, бабусеньки». Нет, так часто сюда не забредают. И уж зато гарантия: это будет не евнух.

— Их много тут?

— Рота. Видеть этих марсиан уже не могу.

— Сомневаюсь. А кто главного, Осмина, на зуб пробовал: из чистого ли золота он отлит.

— Хозяин… — с укором в голосе. — Великий Лунарий — наше секретное оружие. Надо только изучить, чем и куда оно стреляет.

— Короче говоря, ты пытаешься отыскать казенную часть. Э, взгляни-ка, что там за движение?

Теперь Педрильо просунул голову в полый хобот.

— Да это Осмин в окружении своей бесполой гвардии… доброй ее половины. Здесь и гиляр-ага, второй евнух — видели, чернокожий, в изумрудной чалме и желтой бекеше? И, что уже совсем странно, хор и оркестр кастратов.

И правда, вскоре состоялся концерт. В честь златозады трубили медные трубы, били барабаны, но все равно никакому оркестру, никаким гудочникам и никаким литавристам не заглушить было мужчин-сопрано, оравших мартовскими котами. Традиционный хор имени святой Констанции — которая на этот раз воспевалась во всю силу турецких легких, аж проступало на небесной лазури.

— На любовную серенаду не больно-то похоже.

— Боюсь, что на сей раз ваша милость ошибается. Это любовная серенада чудовища. Такого еще не бы… Ба! Царские носилки… Не иначе как сам пожаловал. Или послал за златозадой.

— Рахат-лукум своего красноречия прибереги для других. Довольно того, что я уже в Тетуане слышал этот эпитет.

— Эпитет? За этим эпитетом стоит мучительная процедура, которой подверглась дона Констанция на пиратском корабле.

— О Боже! — простонал Бельмонте, ему послышалась песня, на убой исполняемая гнусной сотней слюнявых ртов:

Очередь сто третьего подходит,
Леночка лежит и тихо стонет…

Педрильо же, без учета истолкования своих слов, продолжал:

— Это как золотая коронка, только набивным способом. Но если окунуться в воды Патмоса… Хозяин! Я должен бежать… спешить должна Педрина. Ждите. Надеюсь, что-нибудь разузнаю.

Ждать и надеяться. А вечность коротать чтением «Графа Монте-Кристо». И чего все ждут, и на что они надеются, когда смерть — неизбежна. Хоть сто три раза повтори: «смерть неизбежна», «смерть неизбежна», «смерть неизбежна» — она все равно придет, на нее подначка не действует.