Суббота навсегда

— Почему мы стоим на месте? Вокруг меняются декорации, но аккорд неизменен. Мы модулируем из тональности в тональность, а сами ни с места. Назад! Вперед! Куда угодно! Я хочу двигаться, а не переименовывать местности.

— Я передал капитану ваше пожелание.

— И что же?

— А вы бы крестились почаще, сказал капитан Варавва.

— Рука отсохла… Она не может держать пистолет…

— Вам никто и не позволит застрелиться. Не та профессия, не та национальность.

— Тогда вперед. Любой ценой вперед.

— Цена известна: атональность. Всхлип разрешения в одноименный мажор отменяется. Собственно, я здесь, чтобы похоронить вас живым.

— Все бессмертное хоронят заживо. Все то, что на земле избежит тленья. Неудивительно, что в своих звуках я предвосхитил ТУ СТРАНУ и слезы, которыми она оплачет банальнейшие осколки, уцелевшие от моего времени.

— Плач по садовой музыке.

— Тем и горше. Плач по разрушенному храму — уже храм. Плач по разрушенной садовой беседке не может послужить себе утешением и потому много горше. О, немотствуйте перед моим всеведением. Несчастье — мое имя. Я познал сам себя. Замуруйте меня в бочку, огромную как Heidelberger Fass, и утопите в море.

Так над жерлом вулкана всегда висит облачко, как над этим городом повис аккорд — уже превосходящий красотою пение в Небесном Граде, уже неугодный Небесам. «Довольно! Остановитесь!» — следует окрик, столь памятный строителям Вавилонской башни. И грозно перевернулась книзу радуга: сейчас в нее будет вложена молния, которая испепелит этих бесстыдников гармонии, в экстазе пробивших брешь в следующий эон, дабы прельстить в свое, в земное, ангелов и херувимов. Душный предгрозовой миг, некалендарный fin de si`ecle, когда с последним лучом вспыхивают золотые кровли и купола, все окна всех дворцов на набережных и площадях Мадрида, — миг, который удерживает мысленным взором да внутренним слухом этот несчастный, этот вочеловеченный ящик Пандоры.

Несчастье («Какой malheur!» — воскликнул при виде его, втянутого на корабль, Ларрей) лежал в ванне. Внешностью… «Марат» Давида? Умащаемый миром перед положением во гроб Тот, Чью веру он принял? Профиль орла, тело жаворонка, очки совы. Крещение — вода на мельницу культуры. Стоит ли последняя этой жертвы, и почему такая уж это жертва?

«Даже те из них, что… — следует перечень добродетелей, обладатель которых по меньшей мере должен быть слеплен из творожной пасхи, — …не готовы признать Сына Божьего своим Мессией», — пишет один из корифеев русского серебряного века. И разводит руками: мол, упрямы вы, одно и то же вам надобно твердить сто раз. То есть его объяснение — «их национальным эгоизмом», «нашим собственным недостойным поведением» — хромает на обе стороны, по выражению самого же автора.