Сейчас мы постараемся объяснить, почему так. Столь же мучительна, сколь и не достигает своей цели — ибо цель здесь принципиально, по самой сути мироздания, недостижима — попытка стать тем, кем ты уже являешься, другими словами, осуществить некую тавтологию. (Между последней и оксюмороном в плане невозможности стоит знак равенства, такой же, как между крещеным евреем и мужественной женщиной.)[31] Еврейский народ всегда чтил в Боге Отца.[32] Брачные чертоги, Жених, «Песнь Песней» — для собрания бородатых мужей это все оставалось лирикой («пастухи, облитые лунным светом» — всегдашний сластолюбивый заскок Василь Васильича). Бог — Отец, мы народ сыновей. За право быть сыном Бога Израиль готов платить всем, что только принимается к оплате: благосостоянием, жизнью, честью, жизнью чад своих. Еврей — любимый сын, притом что вечно распинаем. И это даже в те далекие времена, когда быть жертвою собственного бессилия значило: а) опровергать первородство своего племени в глазах других народов, б) подвергать сомнению всемогущество Того, Кого зовешь Всемогущим. Но трепетное сыновнее благочестие породило особую диалектику, где сочетание любви с мучительством именовалось неисповедимостью путей (прообраз «государственного интереса»?). А тут вдруг говорят: вот Сын Божий, законный. И в доказательство: анкетные данные; крестные муки, обязательные в свете вышеуказанной диалектики; наконец — живым вернулся в лоно Авраамово. То есть народу по всей форме предъявлен его персонифицированный двойник, утверждающий, что он — оригинал. Признать и принять? А кто же тогда мы? Согласиться следовать наравне со всеми по торному пути в Спасение? Но некому же согласье на это давать торжество! И лишенный имени, народ уходит. Замкнулся в себе, затворил себя для других, затаился. Ничего, он еще покажет, он еще дождется своего Мессии — хотя изначально должен был их перетянуть на свою сторону. В итоге перетянул-таки, но не желает этого знать. «Нет, так не пойдет, — говорят ему. — Без признания этого наше обращение недействительно». То есть без признания вами Христа. Сперва кнутом: креститесь, креститесь, креститесь. Когда же нравы смягчились, стали задабривать — халтура, конечно, в сравнении с тем, сколько дали кнута, но кто же, как говорится, считает.[33] И полилась патока: вы самые замечательные, самые гениальные, самые благородные, а мы этого не понимали и вас мучили. Но теперь вшистко в пожонтку. (Всхлип.) Если можете, простите нас… и креститесь. (Всхлип.) А то без этого Царство Божие не наступит. Потомки патриархов слушают, и сердце у них, надо сказать, не каменное: «Звезды горят в небе. Европа, Европа, я с пистолетом» — это дьявольски красиво и вкусно пахнет. Ну не стыдись, крестись. Звонят с Авентина, с палатинских святынь и с Иоанна Богослова в Латеране, звонят над могилой «ходящего в ключах», на Ватиканском холме, со святой Марии Маджоре, на Форуме. «Признай Христа, хороший ты мой», — разливаются Соловьем. «Я признал — какое сразу благо», — говорит о. Зарубин, апостол иудеев.
Самое интересное, что это правда, Царство Божие действительно не приидет, пока еллин с иудеем по-разному веруют (как, впрочем, не наступит оно и с устранением этого препятствия: ойкумена вмещает в себя и других сынов Адамовых, ). Выход, однако, есть, выход, который евреи ищут так же напряженно — не одни только христиане. Никакие нарушения субботы, никакие гольбаховские насмешечки над Торой — да, черт возьми, «стэйк лаван», съеденный на йон кипер в Бейт-Джалле! — ничто не помешает Рабиновичу оставаться «уважаемым Рабиновичем». До тех пор, покуда им не произнесено одно-единственное слово: «Иисус». Как пишет реальный Рабинович, «новозаветный еврей»: «Тут я попал на больное место». Поэтому вот разумный компромисс, в стилистике Георгия Богослова — столь чтимого в Испании Хорхе Немого — говорившего: «Признайте силу Божества, и мы сделаем вам послабление в речении». Итак, вы соглашаетесь, что признание евреями Иисуса Сыном Божиим более нежелательно, потому как нельзя — «нехорошо», — желать невозможного (последнее есть небытие или признак оного). А мы за это признаем тождество обоих Заветов на том основании, что новые небеса Пророка и новые небеса Апостола по сути своей одно и то же.
Будни пути. Будовой журнал Педрильо
Такого-то.
Пересекли экватор в районе *** шара. Бараббас устроил «веселье Нептуна» (врага Улисса номер один), а чтоб не походило на советские комедии, предложил miss Blond станцевать канкан перед оголодавшей командой. Успех был убийственный. Команда умоляет не плыть дальше, а пересекать экватор взад и вперед, с утра до вечера. По три представления в день. Истосковались артисты без театра.
Такого-то.