Студенты последнего курса

Грянул оркестр, начались танцы. Хлопцы и девушки, стоявшие рядом, как бы растаяли, и Русинович остался один. Чтобы не мешать танцующим, он стал медленно пробираться к выходу.

Вышел на площадку, сходил в другой конец коридора, где размещался буфет. Тут тоже было людно. Водку в буфете не продавали, только вино и пиво. Однако Руси­нович мимоходом заметил, что Краска с какими-то парня­ми между пивными бутылками прячут бутылку «Москов­ской». Краска взглянул на Русиновича, но отвернулся, словно не узнав, и что-то зашептал на ухо своему соседу, здоровому смуглому парню с короткой шеей. Тот скользнул по Русиновичу взглядом и закивал круглой, как футболь­ный мяч, головой.

До конца старого года оставалось меньше получаса, и Русинович снова направился в зал, чтобы найти хлопцев.

Зал гудел, как растревоженный улей, шарканье ног и звуки оркестра сливались в одну невыразимую мелодию, сквозь которую пробивались, как первая весенняя трава через слежавшиеся листья, отдельные голоса и смех. Мо­лодежь веселилась, смеялась, шутила: она была баззаботна, как ветер, переполнена до краев ощущением счастья и ничего не хотела знать. Глядя со стороны, никто не подумал бы, что тут, в этой человеческой массе, есть кто-то несчастный.

А почему бы не смеяться в такой вечер? Грех не смеяться и быть таким кислым, как он, Русинович...

— О чём задумался, Старик? Почему не танцуешь?

Русинович оглянулся: Ярошка с геофака. Улыбается, сверкая передними золотыми зубами.

— Ты же знаешь, какой из меня танцор,— с грустью ответил Русинович.

— Учиться никогда не поздно, говорит старая истина. Ты когда-нибудь поймешь, как много потерял, что не на­учился танцевать. Это серьезно! — Ярошка улыбнулся, но глаза его все равно оставались какими-то потухшими,

— Если бы вся беда была в том, что не танцую, и горя бы не было.

Коля Ярошка был на редкость чуткий, добрый парень, с ним приятно было разговаривать, у него всегда находи­лось для другого человека слово сочувствия, а вот самого его нельзя утешить: у него туберкулез. Парень чахнет на глазах. Есть у него и девушка, которую он очень любит, и она его, и неизвестно, какая судьба ждет их впереди...

— Слушай, Коля, давай лучше выпьем шампанского за Новый год,— предложил Русинович и взял приятеля под руку,

Ярошка будто очнулся от задумчивости и, махнув ру­кою, сказал:

— Давай! И за старый, чтоб не обижался.

Они пошли в буфет, заняли очередь. Подвигались быстро: выбор был небольшой.

— Ты стой, а я пойду позову Раю,— еказал Коля и протянул деньги.— Бери!

— Что ты? — заупрямился Русинович.

— Перестань, я знаю, какой ты богатый.

— Хорошо... Скажи хлопцам, пускай идут, а то опо­здают,— вдогонку крикнул Русинович.

Но друзья уже сами оказались тут. Михась Ярошка становится впереди Русиновича, спрашивает у друзей, что брать. Рядом стоят Малец, Антонович, Ромашка, о чем-то спорят. Рак молчит. И тут он надутый. Неужели не мог оставить дома свою маску — хоть один раз в году?

— Занимайте стол,— командует Михась.

Хлопцы отходят от очереди, стучат стульями, занимают стол в углу буфета.

Наконец подходит их очередь. Ярошка шепчет что-то буфетчице, она достает из-под прилавка завернутую в бу­магу бутылку, потом добавляет еще несколько бутылок пива, вина, взвешивает колбасу, Русинович покупает две бутылки шампанского.

Они расселись за столом. Михась налил всем шампан­ского и нетерпеливо поглядывает то на часы, то на дверь. Остается десять минут до Нового года. Из репродуктора послышалось новогоднее поздравление.

Наконец подошел Коля Ярошка с Раей — беленькой, тонкой, как троетинка, девушкой. Она стеснительно поздо­ровалась с хлопцами и села на один стул с Колей.

— А где девчата? — спросил Русинович у Михася Ярошки.

— Не пошли. Бог с ними...

— Тише! — зашикали на них.

Все молчали и слушали. Стояла необычная для такой массы людей тишина, только торжественно и чинно звучал голос из репродуктора:

— С Новым годом, друзья! С новым счастьем!

Все стоя чокались, поздравляли друг друга и всех ра­зом, желали доброй доли и счастья в новом году.

Звонко и как-то но-новому торжественно били Крем­левские куранты. Стреляли в потолок пробки от шампан­ского, весело шумели за столами хлопцы и девушки.

Молодость всегда жаждет нового. Она с нетерпением открывает двери Нового года и хочет знать, что впереди. Но там пока что загадочная неизвестность. Все сегодня веселы, возбуждены — все хотят видеть впереди только хорошее. Но жизнь щедра — и не только на хорошее.

Произносили, тосты — за Новый год, за счастье в новом году, за окончание учебы и начало самостоятельной жиз­ни. «За свой хлеб»,— сказал кто-то, и все дружно подняли рюмки. «За новые, непроторенные дороги»,— поддержал его другой. «И за это стоит»,— подхватили вокруг.

...Русиновичу казалось, что плафоны в коридоре под­мигивают ему, что пол слегка покачивается под ногами, как дно лодки на воде, что в ушах у него будто по комку ваты — звуки доходили до него будто сквозь какой-то фильтр, теряли резкость, становились мягкими, глухова­тыми.