Строговы

— Мы тебе, Финоген Данилыч, не помешаем. Охоться себе на здоровье, — пряча вороватые глаза, сказал Зимовской и, отвернувшись от старика, взялся за лопату.

Дед Фишка готов был разорвать на клочки этого хилого мужичонку. В голове мелькнуло:

«Вот когда варнак показал свои когти! Ну погоди, еще неизвестно, чей верх будет! Скорей бы Матвей возвращался! И что он, прилип там, в городе? Уж и мужики с войны едут, а его все нет».

— Смотри, Степан Иваныч, воля твоя, а только не по праву на Веселый яр забрался. Наш он! — проговорил дед Фишка и, видя, что Зимовской не намерен отвечать ему, пошел обратно.

Артемка не узнал старика. Дед Фишка шел, качаясь, как пьяный.

— Дедка, кто там? — с тревогой спросил мальчик.

— Эх, сынок, не поймешь ты, — махнул рукой дед Фишка и, бессильно опустившись на землю, уткнулся головой в глинистый яр.

Артемка стоял около него испуганный, бледный.

— Дедка, тебя побили? — бросил он.

— В сто раз хуже, сынок! Тайгу Зимовской Отнял… Ну, поехали, Артем, — через минуту сказал дед Фишка и тяжело, как больной, поднялся.

Обо всем, что произошло, Артемка толком узнал уже дорогой к стану. И впервые в жизни почувствовал он прилив ненависти. Нет, он поможет деду Фишке отстоять тайгу. Только бы подрасти скорее!

2

Как только выпал первый снег, Захар Строгов собрался в город продавать воск. Агафья наказывала:

— Смотри, старик, не загуляй где-нибудь… Да с людьми построже будь. Говорят, на тракту пошаливают.

— Ладно, ладно… не учи. У меня все разбойники задарены.

— Я знаю, у тебя каждый встречный друг да сват.

Захар уехал.

В городе он продал воск и на базаре встретил Зимовского. Захар остановил его, радуясь тому, что нашелся земляк, позвал в трактир.

За столом они выпили, разговорились.

— Как торговлишка-то твоя, Степан Иваныч?

— Идет мало-мало, слава богу. Выручки большой нету, но и убытку не несу… жить можно… За товарами приезжал…

Выпили полбутылки. Захару показалось мало. Он крикнул полового, велел принести еще.

— А ты как живешь, Захар Максимыч? — начал расспрашивать Зимовской.

— Да ничего живу. Гневить бога не за что. Вот воск привозил, продал. Продал хорошо, добрые люди не обидели, заплатили без обману… Ну, Иваныч, за твое здоровье!

— А сыновья, Захар Максимыч, как поживают?

— Сыновья прилипли к городу, не оторвешь. Влас в лавке орудует, настоящим купцом замышляет быть. И знаю — будет! Мужик хваткий. Он только снаружи тихоня, а в душе черт… Ей-богу, черт!

Хмель одолевал Захара, он забыл, о чем говорил, и замолчал. Зимовской напомнил ему:

— Матвей Захарыч как здравствует?

— Этот в тюрьме при должности. Ну, брат, Матвей, — разговорился Захар, — совсем тому не чета. Влас черт, а этот ангел. Простяга парень, в меня, в меня… Я ведь, знаешь, какой?

— Значит, Матвей-то Захарыч не собирается вернуться на пасеку? — спросил Зимовской.

— Да ты что меня пытаешь? — осердился Захар. — Пей, пей, коли подают!

Зимовской смутился, вороватые глаза его беспокойно забегали.

— Нет, я ничего… Я так… Я к тому, что, мол, неладно сыновья делают. Старики одни дома остались.

— Ладно, ладно, Степаха. На сынов не в обиде я. Сам еще работать могу. А придет недобрый час, без куска хлеба не оставят.

Они не спеша допили бутылку. Захар вдруг заспешил.

— Надо старухе платок купить, а то ругаться будет. Эй, человек!

К столу подошел широкоплечий молодой парень.

— Сколько тебе за водку и эту дохлятину? — Захар отодвинул от себя тарелку с недоеденной бараниной.

Парень подсчитал. Захар вынул из-за пазухи тряпичный кошелек, не спеша развязал его. В кошельке лежали катеринка, вырученная от продажи воска, и несколько мелких бумажек. Захар положил деньги на стол, принялся отсчитывать парню мелочь.

Зимовской смотрел вначале безразлично, сонно, потом поднял голову, осмотрел деньги и, как будто чего-то испугавшись, закрыл глаза.

— Ну, айда, Степан Иваныч. Больше не подадут.

Захар встал, надел шапку, застегнул верхние пуговицы своего бешмета. Маленький, сухонький Зимовской поплелся за Захаром неровными, мелкими шажками. Он заметно покачивался.

Когда вышли на базарную площадь, Зимовской спросил:

— Ты когда, Захар Максимыч, выезжать собираешься?

— Завтра утречком.

— Ого, двенадцать уже, — взглянув на уличные часы, заторопился Зимовской. — Я побегу, Захар Максимыч, передай поклон Агафье Даниловне, деду Фишке. Сегодня думаю уехать. Дел дома много. Сегодня уеду. Поди до Лександровой за ночь доберусь… — Пожимая руку Захару, он еще несколько раз повторил, что выедет этим же вечером.

На другой день утром Захар заехал к Матвею, попрощался с ним и отправился домой.

Тракт пустовал. Крестьяне, ехавшие в город, по обыкновению старались попасть к базару и проезжали здесь рано утром. Дальние из города тоже проехали.

Кругом стояла тишь. Захар привалился на мешок с овсом, задремал и очнулся, когда сани покатились под гору.

В семи верстах от города находился глубокий, заросший густым осинником лог. Осенью здесь вязли лошади и телеги, а зимой незамерзающие родники сочились водой, покрывали землю наледью, — лошади падали, возы в раскатах перевертывались, мужики проклинали белый свет.