Строговы

Мужик заметно насупился и молчал. Это удивило деда Фишку. Знал он, что ничего так не любят новоселы, как разговоры о неудобствах хваленой сибирской земли.

«Вот холерский, и на эту удочку не клюет!» — чуть не вслух прошептал дед Фишка.

Он выбил кресалом из кремня искорку и, раздув ее, положил трут в потухшую трубку. Как вести разговор дальше, он не знал. Прикинув кое-что в уме, он решил идти напропалую.

— До нас, хозяин, слушки дошли, — заговорил он, нарочно понизив голос и желая этим придать своим словам наибольшую значительность, — будто царь повелел по всей матушке России отобрать у бедных мужиков землю и отдать ее богатым. Как жить-то, хозяин, будем?

— А тебе что, не нравится, радетель голоштанный? Правильно царь-батюшка придумал, — резко возразил новосел. — У бедного мужика земля все равно без толку пустует, а справный хозяин ее засеет.

Чего-чего, а таких слов дед Фишка никак не ожидал.

«Эге, на богача, видать, нарвался, холера его задави», — наконец догадался он и, чтобы удостовериться в этом, сразу переменил разговор.

— Просторная у тебя, хозяин, землянка. Горница! — окинув еще раз взглядом землянку, проговорил дед Фишка. — А в избе все же лучше жить. Тут кто-то на краю поселка крестовый дом строит, таких домов и у нас в Волчьих Норах раз-два и обчелся.

— Это мой сруб. Осенью переезжать буду, — проговорил мужик спокойно.

Дед Фишка был окончательно сражен и долго молчал, не находя, что сказать. Мужик заметил это и как-то недружелюбно покосился на гостя. Дед Фишка понял, что его замешательство замечено, и поспешил возобновить разговор:

— Окон больно много, парень, понаделал. Одного стекла на полста рублей уйдет.

— А ты что, стекло продажное имеешь?

— Как же, у меня, нычит, стеклянный магазин в городе, рядом с губернаторской фатерой, — попробовал пошутить старик.

Однако шутка нисколько не тронула хозяина. Пришла пора уходить. Дед Фишка взял свой картузишко и хотел было уже откланяться, но в это время дверь землянки раскрылась и один за другим вошли два мужика. Они остановились у порога, перекрестились и почти в голос проговорили:

— До твоей милости, Касьян Тимофеич.

— Хлеба поди опять пришли просить? — спросил хозяин.

— Слыхали, Касьян Тимофеич, будто людей на жатву ищешь, — проговорил один из мужиков, — зашли узнать.

— Людей надо, — подтвердил хозяин.

— Как нанимаешь-то, подесятинно или еще как? — спросил опять тот же мужик.

— Посуслонно. Девятнадцать суслонов мои, двадцатый ваш.

Мужики переглянулись, а дед Фишка выразил свое мнение вслух:

— Дешево платишь, хозяин!

— Четырнадцать суслонов твоих, пятнадцатый наш. Вот так, на худой конец, пойдет, — сказал один из мужиков.

— Нет, так не пойдет.

— Значит, не уступишь?

— Нет. Я вас не зову, другие найдутся.

— Ну, раз нет так нет. Пошли, Лексей!

Мужики не торопясь, по-видимому, не теряя надежды на то, что хозяин передумает и остановит их, вышли. Дед Фишка поспешил за ними.

— Старик, а ты зачем приходил? — крикнул вдогонку ему хозяин.

Дед Фишка ответил уже от двери:

— Подработать у тебя на жатве думал. Да скупо платишь.

Он остервенело хлопнул дверью и выругался.

— Ну, и жила ваш Касьян! — заговорил дед Фишка, догоняя мужиков.

Те оглянулись, зашагали медленнее.

— А ты, дед, что, тоже из-за куска хлеба по белому свету мыкаешься? Издалека?

— Какой там издалека… Сосед ваш, волченорский.

— Из Волчьих Нор? Гляди-ка! — удивились мужики. — У вас там своих богатеев полно.

— Богатеи есть, да заработка хорошего нету. А задарма кому охота горб гнуть?

— Ну вот, Лексей, а ты в Волчьи Норы все меня звал: «пойдем» да «пойдем».

— Да и пойдешь, Мирон. Дорого ли, дешево ли дают, пойдешь. С голоду помирать не станешь.

Дед Фишка поддакнул:

— Истинная правда, Лексей. Брюхо, оно дюже по еде тоскливое. Худо-бедно, а два раза в день, нычит, подай ему питание какое там ни на есть.

Увидев лежащие у тропки осиновые бревна, дед Фишка проворно подбежал к ним, сел и сказал мужикам:

— Лексей, Мирон, садитесь, покурим.

Мужикам торопиться было некуда, и они с удовольствием приняли приглашение словоохотливого и приветливого спутника.

Когда оба закурили из кисета деда Фишки, он спросил их:

— Ну, как тут, в Сибири-то, обтерпелись мало-мало?

— Живем. Нам одна цена, что тут, что там. В Расее к барину на поклон ходили, тут к Касьяну Тимофеичу ходим, — хмуро проговорил Мирон. — Конечно, простору тут больше, а подступиться к земле нашему брату никак невозможно. Леса! Один разве совладаешь с ними?

— А из России доходят слушки об жизни? Как там теперь народишко живет? — спросил дед Фишка, подсыпая в свою трубку щепотку самосада.

— Слушки есть. У многих родня в Тамбовской осталась. Письма пишут, — опять заговорил более общительный Алексей. — Ну, да радости никакой нет в тех письмах. Из году в год мужику все туже приходится. Вот хоть бы эти самые отруба. Богатому тут и землицы побольше да получше, и поблажки всякие по налогам, и деньги из банка. А вздумал кое-кто из маломощных на хутора выделиться, так что получилось? Деньги в банк в срок не внес, ну и пиши пропало. Вертайся в деревню и живи бобылем: ни земли, ни скота, ни двора — все с молотка продано.