Строговы

— Постой, староста, не грози ему, я сам отвечу. Ты вот сказал: «Нашему брату что в деревне, что на отрубах…» Это кому — вашему брату? Лодырю? Я первый раз тебя вижу, а уже знаю: ты — лодырь. Ты и на сход пришел пьяный. Вот посмотри: настоящий трудовой крестьянин — Евдоким Платоныч Юткин — и в воскресный день трудится. Ты разгуливал здесь, а он уже и на мельницу успел съездить, и по хозяйству целый день хлопочет.

— Да ты, что ль, кон в перекон, кормил меня сорок лет? — заревел Калистрат, бросаясь к столу, за которым стоял Адамов.

Но мужики, бывшие рядом с Калистратом, схватили его за плечи и осадили.

Сходка загудела, сидевшие на земле поднялись, сгрудились вокруг стола.

— Эй, Зотов! Шумнешь еще раз — не миновать каталажки, — перекрывая гул, крикнул староста.

Мужики уговаривали Калистрата молчать и на всякий случай придерживали его за рукав.

— Таких лодырей мы и не зовем на отруба, — с подъемом продолжал Адамов. — На отрубах должен селиться трудовой мужик. А такому, как ты, там делать нечего. Да и под какой залог царева казна будет давать тебе ссуду? Пропьешь, а потом что с тебя взять? Клок негодной шерсти?

— Зря, барин, Калистрата попрекаешь. Мужик он работящий, — сказал кто-то из стоявших в середине толпы. Но Адамов, будто не слыша этого, продолжал говорить, важно подняв голову:

— Однако ближе к делу. Собрал я вас не за тем, чтоб с такими вот пьяницами вступать в пререкания. Я — представитель власти и выполняю ее поручение. Отныне кедровник, приписанный некогда вашему обществу, отчуждается под отруба Евдокиму Платонову Юткину и Демьяну Минееву Штычкову. Да поможет вам бог! Множьте богатства нашей хлебопашеской Россиюшки, дорогие мужички-крестьяне!

Он пожал руки Евдокиму и Демьяну, обвел взглядом сход и уже не визгливо, а жестко и глухо проговорил:

— Ну, староста, распускай сход.

Мужики не ждали, что дело обернется таким образом, и несколько секунд молчали.

— В добрый час, мужики! Можно расходиться, — сказал староста.

— Нет, подождешь, Герасим Евсеич! — крикнул Матвей Строгов, расталкивая толпу и пробираясь к столу.

— Мужики! Что же вы молчите? Ай не видите, что у нас последнюю копейку отняли? — проголосила вдова Устинья Пьянкова.

— Братцы! — заорал Калистрат Зотов. — Ограбили нас! Белым днем ограбили!

Теперь Калистрата никто не удерживал, и он, размахивая руками, приближался к старосте и Адамову.

— Калистратушка, Зотов! — гнусавил Демьян Штычков. — Ты свинья, ты вспомни, чей ты хлеб ел сегодня?

Покачиваясь, Калистрат вскочил на завалинку и, краснея от натуги, крикнул:

— Мужики! Эй, мужики! Демьян хотел обпоить нас! Водкой хотел купить!

Поднялся гвалт. Ребятишки, игравшие на берегу озера, решили, что на сходке завязалась драка, побросали бабки и припустили на косогор глазеть.

Матвей Строгов махал картузом, стараясь прекратить шум. Видя, что из этого ничего не выходит, он сказал Бодонкову:

— Кирилл, подсоби-ка!

Бодонков помог Матвею взобраться на ограду и стал придерживать за ноги, чтобы тот не упал.

— Мужики! — закричал Матвей. — Без малого сотню лет волченорцы жили кедровником. Выручал он нашего брата в осеннее время.

Первые слова Матвея вряд ли кто расслышал. Но постепенно гул затихал, и Матвей, соскочив с ограды, продолжал, не надрывая голоса:

— Пусть господин Адамов скажет: когда власть отдавала кедровник под отруба, она о народе думала? Выходит, не было у нее этой думы! А власть знает, что Юткин и Штычков и без кедровника на лучшей земле сидят?

Из толпы раздались голоса:

— Режь, Захарыч, их под микитки!

— Тестю наддай, тестю, Матвей! Он в три глотки готов хапать…

Староста попробовал остановить Матвея:

— Эй, Строгов, замолчи! Задние, не теснитесь там! По домам, мужики!

Калистрат Зотов крикнул:

— Герасим! Ты, знать, тоже себе кусок облюбовал? Или Демка с Алдохой плату хорошую дали?

Староста закрутил головой и по-бабьи всплеснул руками. Матвей, овладев вниманием всей сходки, продолжал:

— Господин Адамов корил Калистрата Зотова. Лодырь, мол, он, пьяница. А надо бы сначала у нас спросить, каков он. Нам-то лучше знать, кто и как работает. Чем бедностью упрекать таких, как Зотов, власть взяла бы да помогла им. Наделы бы поближе отвела, земельку бы пожирнее дала, подати и поборы разные поуменьшила, ссуды бы без опаски из казны отпустила. Но не тут-то было! Господин Адамов Евдокима Платоныча хвалил: вот, мол, трудовой крестьянин! А не Калистрат ли Зотов позапрошлую осень за куль зерна юткинский надел от леса корчевал? Не он ли в земле, как крот, день и ночь копался? Не от его ли пота у Юткиных амбары полны?!

Евдоким Юткин схватил табуретку и со всей силой ударил ею об стол.

— Голь! Оборванец! — дико закричал он, грозя Матвею кулаками. — Мужики! Кого вы слушаете? Смутьян! Он у меня сына подбил в работники уйти. Он в церковь не ходит! Он в городе с разной шантрапой якшался.

Вопли Евдокима Юткина продолжались бы и дальше, но Адамов, взяв его за руку, сказал:

— Не подливайте масла в огонь, уважаемый. Обычная история, когда речь идет о земле. Пошумят — и перестанут. Демьян Минеич, можно ехать.