– Я хочу с тобой поговорить, – негромко сказал Штефан.
Ира пожала плечами и неохотно отложила книгу.
– О чем опять?
– Почему ты говоришь со мной таким тоном?
– Потому что мне надоело говорить. Что еще тебе нужно? Чтобы я психанула, собралась и уехала, оставив тебя наедине с твоей свободой?
Штефан громко выдохнул, трусливо потупив взор: пьяная или трезвая, она теряла своей пугающей способности выявлять его истинные желание и придавать им форму в словах.
– Это насчет детей.
– Мы, кажется, договорились.
– Да, но… Понимаешь, я не думал о том, как это важно для женщины… Возможно, ты… Ты же знаешь, я не могу. В смысле, что у меня детей быть не может.
– Знаю.
– А ты?
– Я не хочу детей, Штефан, расслабься, – по ее губам скользнула вяленькая улыбка.
– Правда?
– Да! Ты из-за этого так волнуешься? Что я рожу от кого-нибудь ребенка, а тебе придется за это платить?
– Да! – признался он.
Она рассмеялась.
– Нет. Я не хочу детей и никогда не хотела.
Штефан слегка расслабился, присел рядом с ней. Сегодня, после посещения ЗАГСа она выглядела такой свежей, ухоженной, как когда-то в Тайланде. Улыбка осветила ее глаза.
– Но тогда в чем дело? – спросил он, обнимая ее за плечи. – Ты не любишь меня больше?
Она покачала головой: мол, дело не в этом.
– Мне скучно, – сказала она, медленно подбирая английские слова. – У меня нет здесь ни подруг, ни занятий. Я всю жизнь была занята. А теперь я свободна… И это убивает меня. Я хотела бы снова танцевать, вот чего мне не хватает. И в Швайнфурте есть клуб…
Штефан медленно отстранился:
– Здесь есть только бордели.
– Я не про стрип. Обычный клуб, где работает Стьяго…
– Ах, Стьяго! – в его имя Штефан вложил столько скрытого смысла, столько яда, что продолжать не имело смысла.
Она отвернулась и, едва сдерживая слезы, закусила губу.
Штефан наблюдал за ней отстраненно, словно чуточку свысока. Любовь к Ире, столкнулась в его душе с любовью к привычной, пусть пустой и рутинной, но ЕГО жизни. И лишь чувство вины за то, что он вырвал ее из привычной ей среды, помешала ему сказать, что человеку всегда приходится чем-то жертвовать.
Это-то и вызвало вспышку ярости в его, обычно кроткой душе: никто не злит тебя так, как тот, перед кем ты чувствуешь себя виноватым.
– С меня хватит! – неожиданно даже для самого себя закричал фальцетом Штефан. – Мне надоело смотреть, как ты превращаешься в чудовище и только об одном и думаешь, как бы вернуться к Стьяго! Ты думаешь, у меня нет чувств, думаешь, я не помню твои попытки порвать со мной отношения всякий раз, когда что-то идет не так?! Ты не хочешь ни учить язык, ни работать, ты просто хочешь сидеть дома.
– А кем мне работать?! Мыть полы в твоей клинике?
– А на что ты еще способна?
Звук пощечины отрезвил его еще быстрее, чем рецепторы передали в мозг сигнал боли.
– Танцевать, разводить мужиков на деньги и танцевать «приваты», – медленно перечислила она, поднимаясь. – Забыл, где меня встретил?
Этот тон напугал его больше, чем визг.
Расширенными в ужасе глазами, Штефан провожал ее взглядом, пока Ира, как раненная в обе ноги, поднималась по лестнице. Потом ее шаги раздались в коридоре, а затем послышался звук упавшего на постель тела и тихие, горловые рыдания.
И какое-то страшное, холодящее внутренности чувство, змеей скользнуло в его душу и свернулось там, словно давая понять, что пришло надолго. Штефану хотелось подняться следом, броситься к ее ногам, сказать, что любит ее, что хочет быть только с ней. Но гордость, так редко поднимавшая голову, теперь стояла во весь рост, вскинув руку, как Статуя Свободы. И вместо того, чтобы покаяться и успокоить ее, Штефан вышел из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Глава 32.
Фрау Мартинелли изворачивалась как могла, но решение было принято в тот самый миг, когда она решилась на эту маленькую, – с ее точки зрения, – пакость. И теперь, шесть недель спустя у нее уже не оставалось иного выбора, как во всем признаться.
Время приперло ее к стене и заставило держать ответ. Притворяться виноватой и к тому же испуганной, особенно не пришлось. Ее и без того колотило, как левретку на холодном ветру. Но глядя в глаза Штефана, она увидела не злость, а отражение своего собственного ужаса.
Он поднялся, как сомнамбула, так и не дослушав ее путанных объяснений насчет кто и что забыл. Его не волновало, кто виноват, он был больше озабочен вопросом: ЧТО ДЕЛАТЬ?
Будучи по природе своей неспособен на подлости, никогда не сталкивавшийся с женским талантом улыбаться, держа за спиной камень, Штефану и в голову не пришло сомневаться в словах Ютты. Конечно же, это нелепое стечение обстоятельств… Коллега забыла подготовить документы, решив, что их подготовит Ютта. А Ютта положилась на коллегу.
Ира будет, конечно, в бешенстве, но если она любит его, на самом деле любит, то поймет. После того разговора в гостиной, она резко бросила пить и вместо того, чтобы бесцельно сидеть в гостиной, оплакивая былое, записалась в спортзал, на курсы немецкого и еще куда-то.