Стременчик

Куда? Об этом не говорил.

Хотя из всего того, что слышал, Грегор мог уже получить некоторое представление о положении, и оно для него прояснялось, полностью, однако, он не понимал, какая связь могла быть между предприятием императрицы Барбары и королевы Соньки и её сына.

Следующий день – было это 10 ноября – ничего не изменил, только живое и явное вчерашнее движение стало менее отчётливым, больше старались покрыть беспокойство и острегаться показывать его. Но та же самая беготня, притовления, тайные совещания по-прежнему имели место. Бедрик выходил беспокойный и возвращался попеременно грустный или спокойный.

Грегор из Санока, чувствуя себя чужим, забытым среди этих людей, и не отдыхая, потому что не мог уединиться, наконец вернувшемуся под вечер Бедрику прямо сказал, что хочет уехать и не видит необходимости задерживаться тут дольше, тем более что предсказуемая смерть императора требует, чтобы о ней в Кракове знали заранее.

Чех почесал голову.

– Вы не можете так уехать ни с чем, – сказал он. – Сейчас увидеть императрицу и говорить с ней невозможно, вы должны подождать более спокойного времени. Сигизмунд, неизвестно из-за какой причуды, умирать здесь не хочет и завтра утром понесут его в Знайм, а мы за ним следом вместе с императрицей должны идти. Имейте терпение и выдержите до конца.

Впрочем, Бедрик добавил, что не мог отправить его, не обращая внимания, и нужно было избегать всего, что могло навлечь какие-нибудь подозрения на императрицу.

– Какие подозрения? О чём? – спросил магистр.

Чех посмотрел на него, подумал, но ничего не ответил.

С полудня, когда, спокойно сев на лавке, Грегор думал, недовольный тем, что его сюда привело, в соседнюю каморку вбежали вдруг несколько человек со старшим графом Цели.

Как вчера, так и теперь, на него совсем не обращали внимания, так как полагали, что этот дом был предан им и верен.

Фридрих, граф Цели, очень резко начал сетовать и доказывать, что император по отношению к жене и её семьи имеимеет злые намерения, что это легко можно вычитать из глаз Альбрехта и канцлера Шлика, что потому только хочет завтра уехать из Праги, что знает и догадывается, что тут у императрицы Барбары и у них есть приятели, которые бы им ничего сделать не дали.

– Вы делайте, что хотите, – добавил граф Фридрих, – а я завтра с Ульрихом уйду с дороги… потому что лишней головы не имею.

Другие закричали, что страх был напрасен, но граф себе этого не дал внушить.

– Если ваша милость сбежите, как раз этим на императрицу навлечёте подозрение.

– Слепые люди! – воскликнул граф Цели. – Что тут говорить о подозрении, когда Шлик, этот уж, что везде проскользнёт, и Бруно (della Scala) хитрый итальянец, наверное, обо всём знают. Не напрасно постоянно что-то приносят императору на ухо. Я тоже научился читать в глазах сиятельного шурина.

Это всё, что Грегор слышал из разговор, который внезапно был прерван.

Вечером делали приготовления к дороге. Поэтому снова о сне и отдыхе речи не было. Был выдан приказ, чтобы на рассвете всё было готово.

Для императора приготовили носилки, в кресле которых, покрытом пурпуром, носильщики, одетые в парадное платье, общитое имперскими гербами должны были его нести.

Императрица должна была ехать сразу за ним в карете, в обществе брата и племянника. К её двору должны были присоединиться Бедрик с Грегором из Санока.

X

День едва начинался, когда бесчисленные толпы наполняли уже улицы Праги, по которым должен был следовать император. В замке вооружённые отряды, кареты, челядь, повозки, каморники, урядники уже только ожидали того, чтобы вынесли Сигизмунда.

Императрица Барбара сидела в открытой карете, по обеим её сторонам были брат и племянник в пышных доспехах и плащах, подбитых горностаем. Не менее великолепный, чем у императора, двор сосредоточился за каретой государыни.

Носилки, на которых должно было стоять императорское сидение, ждали на земле. Шесть всадников, которые каждую милю должны были меняться, на конях, убарнных в попоны, обшитых гербами, в токах с перьями на голове ждали Сигизмунда. Тут же алебардщики с позолоченными алебардами в руках, украшенными пурпурными верёвками, были готовы окружить этот переносный трон, рядом с которым должны были ехать верхом канцлер Шлик, Бруно делла Скала, Михал Оршаг и Матик, славонский бан, все любимцы Сигизмунда. Тут же должен был также сопровождать императора Альбрехт, а за императрицей ехала сама её дочь Елизка.

Между нею и матерью были заметны больше чем холодные отношения. Они почти друг с другом не разговаривали, а императрица взяла в карету одну из своих дам, чтобы не приглашать в неё дочку. Всё это бросалось в глаза. У обоих графов Цели, уже сидевших на конях, были мрачные лица, они оглядывались и ехали как бы по принуждению.

Императрица высунулась из кареты, давая знаки головой и руками окружающим её знакомым рыцарям и мещанам. Ей также улыбались…

Было видно, что два двора, хотя объединённые в одно целое, раскалывались на два лагеря. Сопровождающие Барбару искоса поглядывали на императорских, двор Сигизмунда – на двор Цели.